– Смотрите-ка, ребята, кто тут у нас! Не посшибали еще тебе твои серебряные шпоры, дружок?.. – перегнулся через стол, навалившись на него всей тяжестью крепко сбитого тела, схватил Лео за ворот рубахи, потянул к себе.
В следующее мгновение Лео вскочил и ударил его в лицо глиняной чаркой, которую держал в руке. Осколки разлетелись в стороны, смешавшись с расплескавшимся пивом, человек растерянно ухнул и осел на пол. Впрочем, сил у него было еще достаточно. Ухватившись за край дубового стола, он начал подниматься, а в руке у него сверкнул широкий, прямой нож.
Бывший менестрель узнал его. Недавний побег из Вальденбурга вместе с Анастази, постоялый двор после переправы через Глан. Никаких сомнений – те же черные, горящие точно уголья глаза, в кривой усмешке раззявленный рот…
Сообщники бросились было к нему, но он резко поднял руку.
– Погодите, ребятки!.. Этот бойкий петушок мне кое-что задолжал.
Энно кинулся было к двери, намереваясь, должно быть, позвать на помощь – его ударили под дых, отшвырнули обратно за стол...
Что было дальше, Лео не видел. Он бросился на противника и, увлекаемый тяжестью, вместе с ним рухнул на пол. Нож со стуком отлетел под стол. Лео извернулся, не позволяя стиснуть себя в капкан удушающих объятий, схватить за руки, и ударил со всей силы. А потом еще, и еще раз, пьянея от исступления и ярости, не давая продыху, не жалея.
Ближе к выходу уже сцепились с чужаками дюжие плотники; замолкла музыка, загрохотал перевернутый стол, закричала женщина…
Ошеломленный натиском, разбойник пропустил несколько ударов и обмяк. Оттолкнув его от себя, чувствуя привкус крови на губах, Лео вскочил и бил его ногами, по голове, по лицу, – и остановился только, когда тот распластался на грязном полу и не пытался больше подняться, лишь тихо стонал, и стон этот более походил на скулеж раненого зверя, чем на голос человека. Вся голова у него была в крови, темная лужа расползалась по половицам.
Слышался женский плач, стоны, ругань; в зал вбежали королевские воины, с ходу выбивая оружие из рук тех, кто успел его обнажить – должно быть, трактирщик отправил кого-нибудь к королевскому фогту, увидев, что зреет кровопролитие, – а Лео Вагнер стоял, опустив окровавленные руки, чувствуя, как бурлит в жилах разъяренная схваткой кровь, и понимал, что никогда еще не ощущал в себе столько злобы и желания убить.
Его схватили за плечо – и тут же отпустили, увидев вышитый на черной котте королевский герб. Капитан стражников, человек бывалый, смекнул, что к чему, и поклонился, опасаясь, что богатый вельможа, чего доброго, будет чем-либо недоволен. В лицо все еще стонавшему на полу разбойнику плеснули водой. Кто-то из воинов, склонившись и заглянув ему в лицо, только присвистнул.
– Э, да это птица нам известная… Что, как видно, погулял?
Лео еще раз взглянул на своего противника. Тот лежал, не открывая глаз; перестал стонать, дышал шумно, с хрипом и присвистом; на губах пузырилась кровь.
– Вздерните эту мразь, – приказал Лео. – На рассвете, да на людном месте, чтоб все видели.
– Да он, может, и до утра не дотянет, – подал голос один из ратников, равнодушно пожимая плечами.
– Значит, закопаете!
– С ним еще дружок был, – угодливо сообщил кто-то. – Сбежал, как только заваруха началась…
– Ничего, – капитан стражников опять поклонился, прижимая к сердцу руку в кольчужной перчатке. – И на него петля найдется, господин маркграф, уж будьте уверены…
Лео почти не слушал его, оглядывая зал. В своем темном углу странствующий менестрель внимательно осматривал оброненную в суматохе арфу. В свете внесенных факелов Лео смог лучше разглядеть его. Длинные, давно не мытые волосы отросли ниже плеч, на щеках – алые пятна. Одежда – когда-то яркая и красивая, но слишком легкая для северной зимы.
Недолго ему петь, вдруг подумалось маркграфу. Замерзнет, упьется дрянным вином. Или встрянет в беду из-за этой вертлявой, черноволосой, чьи голые щиколотки так соблазнительно мелькают из-под обтрепанного подола…
Лео с запоздалым вниманием обернулся и увидел, как Энно, верного, неунывающего слугу, поднимают с пола и переносят на лавку у стены. Его шерстяная туника темнела пятнами крови на груди и на боку. Прибежавший на шум Эрвин поддерживал его безвольно клонящуюся вбок голову. Рядом суетилась служанка; потом один из ратников опустился на одно колено и склонился к самому лицу, слушая дыхание. Выпрямился, отрицательно покачал головой.