Лео хлестнул коня, взмахом руки приказывая слугам следовать за собой.
Ворота были открыты. Маркграф миновал их и помчался на север, туда, где его ждали слава и власть.
…Спустя четыре дня, оставив по правую руку дорогу на Стакезее и переправившись через разбухшую от дождей Боде, Лео прибыл в королевский замок, и там уже все было так, как ему грезилось. В огромном зале, где затканные золотом королевские штандарты блистали в отсветах факелов, король в присутствии многих именитых рыцарей королевства и членов Королевского совета объявил, что Лео Вагнеру пожалован титул, и что менестрель отныне – маркграф Восточной марки.
Новопровозглашенный дворянин, как и полагается, шел навстречу сюзерену от самых дверей, меж расступившихся царедворцев; оружия при нем не было. За ним следовали сыновья, тринадцатилетний Фридрих и семилетний Мартин.
Лео остановился перед троном, преклонил колени. Вложил руки в ладони короля.
Он объявил себя человеком государя. Перечислил земли в составе Восточной марки, что отныне переходили под его руку. Это заняло некоторое время, и было бы очень интересно посмотреть на лица баронов, что теперь вынуждены подчиняться ему, вороне в павлиньих перьях – но церемония запрещала оглядываться.
Король Вольф поднял его с колен и поцеловал.
Королева Маргарита сделала шаг навстречу Лео и подала ему меч с украшенной драгоценными камнями рукоятью. На золоченой гарде с обеих сторон раскинули крылья черные орлы, символ королевской власти. Бывший менестрель с поклоном принял оружие и поднес к губам сияющий, холодный клинок, а потом снова опустился на одно колено и поцеловал подол платья королевы.
– Я, Лео Вагнер, маркграф Восточной марки, клянусь быть верным вассалом моему повелителю. Клянусь не причинять вреда и не покушаться ни на его личность, ни на имущество, ни на честь, ни на семейство. Клянусь также поддерживать и обеспечивать Восточную марку, чтобы она процветала не для моего тщеславия, но к славе и радости моего короля и господина.
– Что ж, маркграф, – сказал Вольф, взглянув ему в глаза; король чуть заметно улыбался и, кажется, был доволен. – Я принимаю твою клятву. Я не оскорблю и не притесню тебя, не нанесу обиды твоей чести и достоинству твоего дома. И буду обязан тебе той же верностью и преданностью, что ты мне выкажешь.
Все же их связывало очень, очень многое: государственные дела, все, что сумели они создать в королевстве за годы, прошедшие со времени битвы на Готтармской равнине. Разгул в часы досуга, искренняя дружба молодости, прошедшей во время правления взбалмошного и лукавого короля Густава – все это не забывается в одночасье. И король, поддавшись радости, положил руки на плечи бывшего менестреля. Зазвучали трубы; их протяжный, однообразный клич заполнил пространство под высоким потолком, зазвенел ровной, непрерывной нотой.
Только в миг, когда церемония была завершена, Лео ощутил, как бешено колотится сердце, как память выметает из головы все слова, что он заучил и произнес, и остается сладкий туман блаженства и гордости – он добился своего! Он, простак, выскочка из захолустья, сын бедного оружейника, взял все, что хотел и мог взять!
Скоро он сам примет положенные клятвы, и точно так же, как король Вольф, повторит, что его собственная преданность будет отражением той верности, что его благородные вассалы выкажут ему. И пусть только попробуют не выказать!
…Утром, когда он явился в Тевольт, ему под ноги кубарем выкатился дворовый мальчишка лет пяти – и застыл, мешая пройти, схватив за колени, задрав голову. При дворе предпочитали многоцветные наряды, и строгая красота черного с серебром одеяния Лео бросалась в глаза. Мальчишка, словно завороженный, засмотрелся на метательные ножи на перевязи – даже среди рыцарей и воинов короля Вольфа немногие могли похвастаться тем, что владеют подобным искусством.
– Пшел с дороги, щенок, – махнул рукой кто-то из сопровождавших маркграфа. – Ну, говорят же тебе, прочь!..
Лео взглянул на паренька – невысокого, белокурого, в нелепой рубашонке не по росту, – надменно и невнимательно, как смотрит всякий вельможа на худородного. Не остановился, лишь чуть замедлил шаг, готовый сам толкнуть в стороны высокие створки дверей – нетерпение его было так велико, что он не мог ждать, пока их откроют перед ним. За спиной послышался обиженный возглас мальчишки – должно быть, кто-то из воинов отвесил сопляку легкого тычка. Лео, не оглядываясь, небрежно кивая в ответ на поклоны, направился к Оружейному залу, и вдруг подумал, что, может быть, именно этот недотепа, схлопотавший из-за собственной нерасторопности, и есть Харальд…