Свен пожал плечами. Торнхельм видел, что его вопросы не отрезвили кузена, и слова герцога вот-вот зазвучат как застольная похвальба.
– Возможно, я смогу его заинтересовать. Правда, мне бы не хотелось раздавать свои земли… Но мои владения граничат с землями Конрада, и если между добрыми родственниками случится недопонимание, то, полагаю, королю Вольфу не будут лишними полтысячи ратников…
Он посмотрел на Торнхельма и внезапно утратил весь свой пыл.
– Разумеется, я буду испрашивать дозволения у тебя, мой король, прежде чем стану оказывать какую-либо поддержку...
– Скорее невмешательство, Свен. Только невмешательство. Твой личный боевой поход будет воспринят как мое решение. Поддержка – слишком дорогая вещь в наши дни, чтобы раздавать ее направо и налево. Но даже не Вольф твоя главная проблема, дорогой брат, а твоя собственная жена. Все, что ты напридумывал, разобьется об один неоспоримый факт – тебе не из-за чего с ней разводиться.
– Я знаю, что это очень трудно, почти невозможно, – Свен несколько раз с силой ударил рукоятью плетки по луке седла, так что конь пугливо повел ушами. – Но все же я хочу знать, смогу ли рассчитывать на благоволение своего короля?
…– Каким будет ваше слово, мой повелитель? – Клаус Фогель ожидал ответа, застыв в почтительном полупоклоне. – Быть может, ваш смиренный слуга недостаточно ясно изложил суть этого дела?..
Удо поднес подогретое вино, поставил на стол перед королем кубок, от которого шел горячий пар, и приманчивое благоухание яблок и мускатного ореха заставило короля очнуться от воспоминаний. Вельможи тоже оживились; можно было поклясться, что теперь разбираемое дело кажется им, как и королю, не столь значительным, каким пытался представить его барон Герварт.
– Ты всегда излагаешь дела с отменной обстоятельностью, – Торнхельм посмотрел на распорядителя, потом на пажа, который понял господина без слов и принял у Фогеля свернутый пергамент. – Действительно ли дело только в убитом звере и подпорченном здоровье барона? Или есть еще что-то?
– Да, мой король, – с готовностью откликнулся Фогель, так, что стало понятно, что именно этого вопроса он и ждал. – Пользуясь предоставленными мне полномочиями, я выяснил некоторые подробности этого дела. Среди людей барона Эццонена был сын его сестры. Что там произошло, до сих пор не очень понятно, ибо говорят разное. Ясно лишь то, что, когда люди барона Герварта застигли их с добычей, то немедля доставили в замок к самому барону… И случилось так, что с названным юношей произошло несчастье. Оступившись, он свалился с лестницы, ведущей в башню.
– И что с ним? – спросил герцог Лините, и Фогель повернулся к нему с тем же почтительным поклоном.
– Прошло уже три ночи, а молодой барон все еще в беспамятстве, и никто не решается сказать с уверенностью, придет ли он в себя. Так что, если говорить по совести, теперь уже Эццонены вправе истребовать ответа, ибо за такое платят кровью.
– Тому были свидетели?
– Да, и я распорядился, чтобы их доставили сюда. Затруднение в том, что оба свидетеля представляют сторону Гервартов.
– Как же получилось, что не оказалось свидетелей с другой стороны?
Фогель пожал плечами – хитрый лис.
– Теперь никого не разыщешь. И это легко объяснить, мой герцог – когда уже сгущается ночь, так же темно становится и в умах некоторых наших рыцарей. Люди лаются, точно собаки, а собаки вторят им.
…Захлебывающийся, яростный лай и гул охотничьего рога позволили королю повременить с ответом. Псари пустили хортых, и по белому полю плеснула рыже-пегая, бурматная волна.
Лисицу, поднятую ближе к лесу, поймали быстро, лис покрупнее, с пушистым и длинным рыже-серым хвостом, оказался увертлив и хитер, и водил собак за собой, петляя и делая ложные выпады, уходя от них широкими кругами.
– Лови, лови его! Вьется, что твой угорь! – кричал Удо Лантерс, размахивая дубинкой, но не решаясь оставить место подле короля. Торнхельм хлопнул его по плечу.
– Ну же, Удо, покажи себя! Время переярку становиться взрослым волком!