Он оглянулся, желая подозвать слуг, но зал был пуст – понимая деликатность ситуации, король, прежде чем начать разговор, велел выйти даже стражникам, обычно стоявшим у дверей.
– На себя посмотри, – с неожиданной злостью бросил Вольф, испытывая внезапную, как дурнота, неприязнь оттого, что этот столь быстро взрастивший в себе гордыню и спесь человек ему ближе родного брата.
Утирая кровь с разбитых губ, Лео с легким сожалением подумал, что не надо было, конечно, ничего говорить об Анастази – все-таки слишком хорошо было то, что они испытали и пережили вместе. Повел себя как хвастливый мальчишка…
Ему не было страшно. Это в юности его настораживали вспыльчивый нрав барона и его несомненное воинское искусство. Но слишком много времени прошло с тех пор, слишком много дел, совсем неподобающих менестрелю, сделано. Коли уж барон не признает его дворянином, так и вправду на бой не вызовет, а на драку можно нарваться в любом трактире, тут ничего не попишешь. Зато по части бить исподтишка Рихард Кленце совсем не мастер, нет в нем ни хитрости, ни подлости, для этого необходимых. Так что к черту его и его высокомерные клятвы!
…– О, мой господин, что с вами… – служанка, убиравшая в сундук седельные сумки, чуть не выронила вещи, увидев его окровавленное лицо и нарядную тунику. Улыбка, с которой она обернулась, когда он вошел, превратилась в растерянную гримаску. А Лео, уловив услужливую нежность в ее голосе и вдруг неизвестно отчего рассердившись, схватил девицу за руку и выволок из комнаты.
– Что ты здесь забыла? Брысь, мерзавка.
Понятное дело, она вернулась почти сразу же, несмотря на его брань, ведь он всегда был с ней добр, в том простом смысле, который, по мнению бывшего менестреля, все служанки придавали этому слову. Поставила на стол запотевший от холода глиняный кувшин с водой и плошку, от которой распространился по комнате легкий, сладковато-медовый и вместе с тем травянисто-свежий аромат.
– Позвольте мне помочь вам, господин, – проговорила осторожно и вместе с тем настойчиво, с уверенностью, какая бывает у прислуги, успевшей хорошо изучить прихоти своих господ. – Поверьте, вам сразу полегчает… Прилягте…
Нагнулась к нему, осторожно взяла за руку, которую он все еще прижимал к лицу. Заставила чуть приподнять голову, смывая кровь.
Конечно, все это он мог бы проделать и сам, но ведь не пристало же маркграфу Восточной марки, отмеченному особой милостью короля, заниматься своими ранами так, словно он какой-нибудь простой воин у походного костра?..
Подумать только – маркграфская корона. Обширный, богатый феод и титул для него самого и сыновей. И ни перед кем, кроме герцога Оливера и самого короля Вольфа, он, маркграф Лео Вагнер, не обязан склоняться.
От опьяняющего счастья, от запаха целебных трав и меда снова подступила слабость, и он со вздохом откинулся на покрывало. Девица вновь склонилась к нему.
– Позвать лекаря, мой господин?
– С ума сошла? Из-за такого пустяка!
Еще скажут, что маркграф Вагнер заботится о миловидности своего личика словно девица на выданье…
Головокружение прошло, но он по-прежнему лежал, закрыв глаза, заслонившись рукой, словно неяркий свет камина мешал ему.
– Подай вина.
– Прохладного или подогретого, мой господин?
Лео, по-прежнему не открывая глаз, улыбнулся.
– Там, на столе, я оставил серебряный перстень…
– Он на месте, мой господин.
– Возьми, он твой.
Лео не стал отнимать руку, когда теплые девичьи губы благодарно прижались к раскрытой ладони.
ГЛАВА 27
По узкой дороге, припорошенной мелкой крупой ноябрьского снега, двигался отряд – полтора десятка воинов, несколько мулов, навьюченных тюками, за ними – крытая повозка. Герб рода фон Зюдов – на червленом поле белый олень, гордо вскинувший увенчанную тонкими рогами голову, – украшал ее деревянные борта, был вышит на пологе.
Всадники не торопились, давали лошадям возможность выбирать дорогу – извилистая колея петляла между валунов и стелющихся зарослей потемневшего можжевельника, будто путала след. Повозка подпрыгивала на острых камнях, хотя возница был опытен и умело правил лошадьми.