Шут Пауль, сидевший рядом с возницей, горланил одну за другой залихватские песни. То и дело сбивался, но упорно продолжал выводить:
– Хорошо сидеть в трактире!
А во всем остатнем мире –
Скука, злоба и нужда.
Нам такая жизнь чужда!*
Чуть отодвинув полог, Анастази смотрела на проплывающие мимо луга и пустые, едва зеленеющие поля – но красота незнакомой земли не трогала сердца, не согревала душу.
С той поры, как Лео Вагнер покинул Золотой Рассвет, прошло почти два месяца, но и теперь еще ей казалось, что постель хранит тепло и запах его тела, и его голос окликает на рассвете, заставляя проснуться... Но сон отступал, менестреля не было рядом, и целый день Анастази маялась, не чая, как дождаться ночи и куда укрыться от серого, холодного, лишенного любви мира.
Лео уехал и забрал с собой всю ее радость, а взамен оставил кольцо и песню.
Остальное сделалось неважным – и мутным, как болотная вода. В месяц сбора винограда, в маленькой крепостице на острове посреди Глана, они встретились с вальденбургским королем. В тот же день было подписано соглашение о разводе. Мужчины долго совещались, переспрашивали друг друга, переглядывались, желая понять тайные помыслы и выгоды другой стороны; королева же думала – побыстрее бы все закончилось, – и с легкостью поставила росчерк в конце длинного свитка.
Что ж, следовало признать – Хаган славно потрудился. Нашел какого-то человека, с которым на Востоке побратался юный принц Торнхельм из дома Швертегейсс-Лините-и-Эрвен. Тот человек теперь уже был сед и стар, а может и вовсе выжил из ума, однако с неколебимой уверенностью, коей обладают лишь старики, повторял каждому, желавшему слушать, что, когда-то его отряд занимал маленькую крепость вблизи Эдессы, и в те славные времена имя барона фон Турна наводило страх даже на головорезов Эль-Салаха.
А еще он утверждал, что годами позже его братом-по-крови стал также некто именем Эрих фон Зюдов, ильмтальский дворянин, отправленный королем Хильдебертом усмирять варваров, не желавших стать на путь истины и добродетели.
На вопрос хагельсдорфского епископа, так ли это, король Торнхельм лишь склонил голову, а Эрих фон Зюдов ответствовал, что, если бы не барон фон Турн, человек достойный и смелый, даже отчаянный, – неизвестно, привелось бы ему снова увидеть Золотой Рассвет и своих дочерей. Да, они с бароном смешали кровь и поклялись друг другу в вечной дружбе и любви, и он ни тогда, ни теперь не видит в этом ничего зазорного.
– Правда, я не знал, что Иоганн фон Турн еще жив, – прибавил барон фон Зюдов, слегка разводя руками; от глаз его лучами пролегли тонкие смешливые морщинки. – Ибо и в те отдаленные годы он был уже сед и казался мне, юноше, почти стариком.
– Посмотри, барон, господин фон Турн седой и древний, как небесный свод, – отозвался Хаган, кивая на старика, и пригладил пятерней редкие волосы. – Теперь, по немощи своей, перебрался в дом младшего сына, поближе к родным краям… Однако душевно и духовно он бодр и вовсе не собирается покидать сей мир!..
Пока обсуждались вопросы имущества и статуса королевских детей, старый рыцарь фон Турн, которого сие не касалось, с простодушным хитроумием просил то пива, то пирога, то другого угощения. Но, услышав свое имя, поднялся, объяснив, что желает говорить, и, когда установилась тишина, воинственно поднял вверх узловатую, чуть трясущуюся руку.
– Да, я очень стар… Так стар, что не помню лица своей матери и первых наставлений, которые давал мне отец. Однако вы спросили меня, и я явился к вам потому… Потому! – старик возвысил голос. – Что немыслимо видеть истину позабытой и знать, что чрез такое-то забвение и совершается грех…
Анастази видела, что Торнхельм удовлетворенно улыбается, слушая это. Побратимство – вполне достойный повод, ибо такое родство, хоть и не кровное, но выше, чем кровное, обязывает короля и барона относиться друг к другу соответственно – а значит, не устраивать брачных союзов меж детьми, их потомками и прочей родней аж до седьмого колена.
Королева понимала, зачем надобны эти мудрствования: Рихард Кленце подписал отказ, и наиболее очевидный повод для развода – возвращение первого супруга, и, как следствие, признание брака между Торнхельмом и ею словно бы никогда не существовавшим – может оказаться несостоятельным в глазах церкви и вызвать распрю и смуту. Свен Лините никогда не пошел бы против Торнхельма или его сына, но не такова его вдова Одиль, подстрекаемая своими жадными братьями и ищущая лучшей доли для подрастающего Тасси Лините; и кто знает, чью сторону в итоге предпочтет занять герцог Хельмут, отец четырех дочерей, опечаленный гибелью возлюбленного брата?