Утром, пока служанки помогали Евгении одеваться, заплетали ей волосы, окутывали благоуханием розовой и лавандовой воды, Анастази любовалась сестрой и насмешливо думала – несомненно, красивая, мудрая и обладающая столь безупречным вкусом женщина заслуживает большего, чем супружество с герцогом Рюттелем…
По совету Альмы Анастази поднялась до света, чтобы справиться с недомоганиями и привести себя в порядок. Умывание едва теплой водой, немного подогретого вина без пряностей и свежий утренний воздух произвели благоприятное действие; она и вправду чувствовала себя лучше, но все же, поднимаясь по ступеням капеллы и теперь, стоя перед престолом, то и дело замирала от охватывавшей ее слабости, и, будто бы невзначай, опиралась на руку стоящего рядом сына.
С дозволения короля Гетц фон Реель огласил, а затем передал Генриху Альтлибену, сенешалю князя Райнарта, королевское дозволение на брак Евгении, урожденной фон Зюдов, дочери барона фон Зюдова; вслед за этим сам барон вложил руку своей дочери в ладонь князя, и замкнул крепким пожатием.
Рихард и Эрих Кленце повторяли за священником слова молитвы, пели хвалу. Их голоса смешивались с голосами других, сливались в единый гул, и в этом было что-то приятное сердцу, воодушевляющее, объединяющее тевольтских вельмож и гордых княжеских вассалов, клириков и слуг, мужчин и женщин. Горели свечи. Отблески огня играли на золоте одежд и украшений.
Едва супруги вышли на крыльцо, под ноги им посыпалось зерно и лепестки цветов. Зазвучали серебряные трубы. Замковый двор был залит ослепительным светом – солнце торжествовало, утверждая в Эрлингене и его окрестностях жизнь и счастье; на деревьях в саду, разбитом подле капеллы и сокрытом от ветров высокими стенами, еще трепетали желтые и алые листья.
Все было как на любом празднике, когда хозяин щедр и не скупится на удовольствия: жонглеры и плясуны изощрялись в своем искусстве, танцовщицы звенели пришитыми к платьям и поясам маленькими бубенчиками, – и по пути к пиршественному залу молодые супруги успели раздать им немало серебра и затейливых безделиц.
То тревожась, то радуясь, опускаясь в мрачную бездну раздумий и тотчас же выныривая из нее, Анастази видела, как менестрели и акробаты сменяют друг друга, торопясь показать свое искусство и заслужить похвалу князя – а то и самого короля; как слуги вносят в зал то одно, то другое блюдо; как развеселившиеся пажи затевают споры и заигрывают с плясуньями и служанками. Баронессу тревожили пряные запахи и жар, исходивший от огромного очага, но в остальном она, видимо, и вправду немного окрепла за те дни, что уже провела здесь.
…Эрлинген не знал недостатка ни в яствах, ни в винах. Услаждая себя попеременно саарским и рейнским, постепенно хмелея, Лео думал – отчего природе угодно создавать таких женщин?.. Откуда в них такое упоение музыкой, такой испепеляющий, дерзкий огонь?
Анастази позволила увлечь себя в хоровод, и почти сразу же позабыла о степенности и благонравии: волосы, кажущиеся темно-рыжими в отблесках огня, разметались по плечам, подол обвивается вокруг стройных ног, точно роскошная ткань не поспевает за поступью хозяйки. Разве к лицу было бы другой это темное – алое? – платье и зеленая накидка, перехваченные в талии узким поясом, расшитым золотом; разве блестели бы чарующе, как мечта, на этом драгоценном поясе изумруды и рубины?..
Маркграф нетерпеливо выругался на слугу, который был недостаточно расторопен, наполняя вином кубки, и мельтешил перед глазами, точно назойливая осенняя муха; велел оставить кувшин на столе и прогнал прочь, бросив вдогонку еще одно крепкое, обидное словцо.
– Правда ли, что ее мать была ведьмой? Иначе отчего она так пляшет, точно ворожит? – вполголоса произнес король, и Лео искоса взглянул на него:
– О, мой король, сдается мне, ты бы не прочь снова оказаться во власти этих нежных рук…
– Пошел ты. Клянусь и небом и землей, ты мечтаешь о том же. Но тебе, думаю, не светит, а еще Рихард Кленце может запросто снять с плеч твою враз поглупевшую голову, и поделом!
Лео усмехнулся уголком рта, неприязненно и зло.
– Женская душа – что вода в лесном озере, мой король. Темная, непроглядная… Как понять их?.. Все они слишком много смеются и слишком часто лгут.
Вольф уже не слушал его.
– Сделай, чтобы сыграли что-нибудь другое – я хочу с ней танцевать.