Лис, перепрыгнув через неширокий овраг, оставил уловки, помчался прямиком к кромке леса в надежде найти там себе спасение. Собаки неслись, захлебываясь лаем; казалось, что ему все же удастся уйти, оставив ни с чем своих преследователей.
Но вот Зигер, бронзово-коричневый, длинноногий – любимец короля и принца Отто, в несколько прыжков догнал его, лязгнул клыками, пытаясь ухватить. Рыжий увернулся, метнулся в другую сторону, но пути к спасению уже не было.
Бушующая волна захлестнула, ударила оземь, закрутила, и, окутанный снежными клубами точно морской пеной, он на мгновение пропал из виду.
Удо первым очутился рядом, но никак не решался протянуть к нему руку – лис вертелся, как ошпаренный, огрызаясь на каждый выпад. Его страх стал ему защитой.
Наконец подоспели егеря и вытащили его, полуживого, но все еще разъяренного – глаза злые, пасть широко разинута, лапы скребут воздух.
Следовало оглушить его, а лучше сразу убить, чтобы отвезти в Вальденбург и снять шкуру. Один из егерей сноровисто растянул брыкающееся тельце на утоптанном снегу.
Удо медлил.
– Давайте, сударь, уж больно он матерый – как бы не дал стрекача…
Юноша поднял дубинку и с силой опустил ее. Жертва дернулась, и удар пришелся по уху. Лис тявкнул, рванулся, и егерю стоило немалого труда его удержать. Удо замахнулся снова, но решимости для второго удара уже не нашел.
– Позволь, я закончу, – вмешался Лео и забрал у юного пажа его оружие. Потом, выждав мгновение, нанес удар – точно и мягко. Рыжее тело обмякло, и егерь, подняв за задние лапы, слегка встряхнул его.
– Какой красавец! Отчаянно дрался – собаки не успели потрепать…
Взятый на длинный повод, Зигер все никак не мог успокоиться, возбужденный погоней – вертелся и время от времени глухо ворчал. Торнхельм, спешившись, подошел к своему любимцу, угостил куском сырого мяса, потрепал по холке. Пес фыркнул, сунулся носом в рукав, ища добавки.
…– Собака?! Второй свидетель – собака? – голос двоюродного брата заставил короля отвлечься от захвативших его мыслей. На середину зала вывели крупного лохматого пса. Понуждаемый удерживающим его на коротком поводке воином, он уселся на пол и вывалил язык, точно успел запыхаться.
– Что ж, я хорошо помню собак, которые присутствовали на судах в качестве обвиняемых, истцов и даже вершителей правосудия, – Торнхельм слегка развел руки в стороны, потом откинулся на спинку кресла. – И ни разу не услышал от них ни единого человеческого слова. Дело об охоте не стоит свечей, которые сгорели, пока мы его обсуждали. Что касается остального, то пусть честный поединок выявит правого. Не ранее, чем через два месяца от сегодняшнего дня ему должно состояться. Однако я настаиваю – Фогель, позаботься, чтобы им стало об этом известно, – на полюбовном разрешении дела с назначением выкупа, который устроит обе стороны, ибо не поддерживаю бессмысленного кровопролития среди своих подданных.
– Я немедленно исполню…
– Да, и не забудь еще вот что – ежели кто из них ослушается моей воли, будет лишен имущества и вместе со всем семейством изгнан за пределы моих владений. Не в первый раз они испытывают мое терпение – как и терпение совета – склоками и неуживчивостью. Если не научатся договариваться между собой, придется им удалиться в местность куда менее богатую, но зато более пустынную… где их будут волновать вопросы более насущные, нежели желание повздорить друг с другом.
Сказав так, он поднялся со своего места, давая понять, что совет окончен. Все присутствующие незамедлительно встали и быстро покинули зал. Остался только Свен, которому некуда было торопиться. Удо закрыл дверь, повернулся к королю.
– Ваше величество, осмелюсь напомнить, госпожа королева ожидает в каминном зале, в ваших покоях… Она соскучилась, не видя вас целый день, и не желает трапезничать в одиночестве.
– Я понял, понял, – Торнхельм махнул рукой, польщенный и одновременно испытавший легкую досаду оттого, что жена позволяет себе так легкомысленно, почти непочтительно относиться к его делам. Впрочем, переданная юным пажом просьба свидетельствовала лишь о нежной любви жены к мужу, и король сразу же укорил себя за черствость. Стоит только дать волю разрушительным чувствам – и любая радость омрачается, словно спелый плод, в котором завелась гниль.
– Не думал я, что все это настолько затянется, – проговорил Свен, собиравшийся еще засветло выехать из Вальденбурга, но решивший отложить отъезд лишь ради присутствия на совете. Теперь уже стемнело, а потому король предложил брату присоединиться к ним с королевой и отужинать вместе.