Лео взглянул на нее и чуть заметно улыбнулся. Обнял – крепко, навсегда, – увлекая за собой.
_____________
* – «Кабацкое житье», безымянный средневековый поэт.
** – «Добродетельная пастушка», безымянный средневековый поэт.
ГЛАВА 28
Анастази проснулась мгновенно, словно ее толкнули; открыла глаза. Почувствовала теплую тяжесть ладони. Взглянула – Лео спал, положив руку поперек ее живота, ладонью на бедро, словно удерживая.
Анастази осторожно приподняла его руку и села, оглядывая разбросанную одежду, смятую постель. Утренний свет прокрался через полуприкрытые ставни незаметно, как вор; липко обволакивал длинную лавку и сундук, стол и утварь на нем, беспощадно-резко выхватывая их из отступающей темноты. Огонь в камине давно погас, и угли, наверное, уже остыли.
Загудел колокол, отмечая первый час. Нужно возвращаться в опочивальню, успеть переодеться, умыться прохладной водой, что-нибудь съесть... Управиться с этим до того, как придет отец, а с ним – замковый капеллан, Хельга Хаккен и Генрих Альтлибен, чтобы отправиться к молодым и поднести им Утренние дары.
При мысли о еде к горлу поднялась мутная, кислая волна, и Анастази решила, что, пожалуй, вновь ограничится теплым отваром из ягод и трав, который так искусно готовит Альма.
– Лео, – тихо позвала она. Помедлив, откинула покрывало, выскользнула из постели. Пол показался холоднее льда; сдержав возглас, Анастази поспешно села на край ложа. Разворошив покрывало, нашла на постели свою нижнюю рубашку и чулки.
Лео, которого разбудил ее голос, лежал, не двигаясь, и из-под ресниц наблюдал за ней. Широкая нижняя рубашка, скрадывая очертания ее тела, все же не скрывала их вполне. Она одевалась торопливо, но чем больше спешила, тем труднее было найти узкую ленту, пояс, подвязку от чулка… Наконец облачилась, но никак не могла управиться с длинным зеленым шнурком, с помощью которого платье утягивалось сбоку. Наконец в негодовании отбросила его, выругалась.
Бывший менестрель, легко поднявшись с ложа, подобрал шнурок, приблизился к ней, обнял, поцеловал в шею.
– Позволь, я помогу тебе, моя королева.
Вздрогнув от неожиданного прикосновения, Анастази резко обернулась и с силой оттолкнула его.
– Нет. Ночь капризов миновала. Я не желаю, чтобы ты прикасался ко мне.
– Что ж, – Лео, дурачась, опрокинулся обратно на ложе; потянулся, по-кошачьи выгнув спину. Нагота была ему к лицу, как другим к лицу праздничное платье. – Ночь и вправду миновала. Но она оказалась бы длинней, если бы не твоя строптивость и не твой муженек, в ярости своей позабывший еду, сон и приличия…
– Замолчи.
Она торопливо поправила завернувшийся край подола, взглянула на бывшего менестреля. Лео, вполне довольный собой, полулежал, опираясь на локоть, слегка запрокинув голову, то и дело поводя плечом. После отъезда из Золотого Рассвета он остриг волосы – это ему шло, хоть и делало его похожим более на воина, чем на менестреля. Впрочем, разве теперь он не маркграф, а значит, воин и правитель? Еще не стар, ловок, хорошо сложен – эти сильные ноги, узкие бедра, живот, плечи. Крепкая, мощная шея…
Анастази усмехнулась, подумав, что именно шея, – да, пожалуй, руки, крепкие, с округлыми пальцами и широкими ладонями, хоть и холеные, – выдают в нем человека простого происхождения. Впрочем, иные аристократы вполне могли позавидовать тому, как холоден и расчетлив его ум, а тело полнится здоровьем и силой, которое, вполне возможно, он передал по наследству всем своим детям…
Что ж, цветы любви срывают именно такие – дерзкие, не признающие правил… или безрассудные. Им жить дальше – в сыновьях, которые будут покорять новые земли; в дочерях, что выйдут замуж, чтобы произвести на свет других детей.
Она стояла, зная, что нужно уйти, прямо теперь, что здесь более нечего делать – но тело отказывалось слушаться разума.
Лео перекатился на живот, потянулся к ней, желая обнять за ноги, чуть ниже бедер. Анастази отстранилась.
– Противишься… Зря. Ах, пунцовый этот рот сулит блаженство не напрасно… Ты превосходная любовница, ты создана для наслаждений, Ази, я всегда хотел тебе это сказать.