– Что ж, – барон неторопливо пригубил вино, поставил кубок на стол, готовясь сполна насладиться теплом и обстоятельной беседой. – Ты понимаешь верно, возлюбленная дочь. Один из родственников князя Райнарта задумал злое дело, кровавую распрю. Его люди разносят отвратительные слухи, смущают баронов…
– Он желает отнять у князя земли или рассчитывает, что тот откупится от него?..
– К великому сожалению откупиться не значит устранить опасность, моя госпожа, – снова заговорил Хилькен. – Да и ни к чему отдавать подобному мерзавцу княжеское серебро и золото…
– Очевидно – и похвально, – что князь поступил так, как велят каждому из нас гордость и благородство, – сказал барон фон Зюдов и хлопнул ладонью по столу, словно подытоживая разговор. – Он выступил из Эрлингена уже через седмицу после нашего отъезда, и подошел к Хоэннегау с большими силами. Город закрыл ворота, вынуждая князя начать осаду, но эрлингенские военачальники и храбрые рыцари не бездействовали, перехватывая обозы с продовольствием и совершая другие дерзкие вылазки…
Принесли жаркое – обжигающе горячее, истекающее прозрачным соком. Пока Хилькен, как и полагается распорядителю, разделял мясо на крупные куски – для барона, его дочери и некоторых других, Эрих фон Зюдов оправил рукава туники, омыл руки теплой водой. Флориан оставил арфу и приблизился, чтобы прислуживать господину за столом. Пауль, бросив таблички, дразнил собак погремушкой – те только огрызались на него, нетерпеливо ожидая подачек со стола.
…Противостояние между городом и князем шло точно так, как множество других осад и войн. Рыцари князя были храбры и предпринимали многочисленные попытки овладеть городом. Один раз им удалось даже ворваться в привратную башню – правда, спустя несколько часов они вынуждены были отступить…
Так прошло некоторое время; становилось все холодней, и на окрестные поля лег снег, уже не тающий под лучами холодного зимнего солнца. Не желая тратить время и губить своих воинов, а также памятуя, что у города есть некоторые привилегии, лишиться которых было бы для него губительно, князь Райнарт через своего посланника сообщил горожанам, что знает – они люди честные и трудолюбивые, и негоже таким людям страдать из-за шайки воров и смутьянов. Истинный правитель должен быть не только справедлив, но и милосерден – и потому он, эрлингенский князь и господин, готов простить горожан Хоэннегау, если они поклянутся впредь не возносить хулы на дом Райнартов. Взамен он, однако, желает, чтоб ему выдали зачинщиков смуты и тех, кто призывает к раздору…
Его посланник сказал так, и мужчины города, стоя на стене, слушали в молчании. В тот день ворота остались заперты, однако за стеной никто не пел песен и не выкрикивал похвальбы. За время осады запасы в кладовых истощились, а огонь в печах и каминах пожирал слишком много дров.
Три дня Маркус Райнарт и его военачальники ждали ответа, и за эти три дня ни одной повозке, ни одному человеку не удалось проникнуть в город или покинуть его. Четвертым днем, на рассвете, ворота отворились, и мужчины города, из числа самых почтенных и богатых его жителей, вышли навстречу князю и склонились перед ним.
– Что ж, – помолчав, сказала Анастази. – Князь поступил разумно. Были ли после этого беспорядки?..
– О том мне неизвестно, – ответил барон. – Знаю лишь, что князь велел своим рыцарям пресекать всякий грабеж и неправду, и не чинить людям обид; и не так уж много было тех, кого повесили у городских ворот. А бургомистра, эту хитрую крысу, люди сами выволокли на городскую площадь и бросили под ноги княжескому коню, желая этим деянием снискать великодушного прощения. Князь Райнарт велел повесить вора, но прежде тому переломали пальцы на руках, и ноги, а затем отсекли их, ибо тому, кто труслив и бездействует, ни то, ни другое не нужно.
…Седмицу или две назад, здесь же, в трапезном зале, проезжие купцы рассказывали подобную историю – только не об эрлингенском князе, а о маркграфе Восточной марки. Над ним, сменившим лютню на меч и шапку смерда на золотую корону, все еще посмеивались, а Анастази тогда, как и теперь, думалось – так ли уж велика разница между вчерашним простолюдином и князем благороднейшего рода, если действуют они сходным образом, только один волен предать огню и мечу воспротивившийся ему город, а другой – расправиться с непокорными баронами во имя верности королю…