– Разумеется, для меня честь разделить с тобой вечернюю трапезу, дорогой кузен. Надеюсь, что увижу там и герцогиню Рюттель?
– Ох уж эта герцогиня, – Торнхельм подавил смешок. – Куда ж вы друг без друга. Удо, вели сказать, чтобы накрыли на стол и сообщили герцогине, что мы настаиваем, чтобы она присоединилась к нашей трапезе. Но не слишком торопись – я желаю немного передохнуть. Этот Фогель ухитряется напустить тумана даже в самом ясном деле.
…К Вальденбургу охотники подъехали уже в темноте, ворота замка были гостеприимно отворены, а свет в окнах капеллы был виден от самого начала длинного моста над Теглой – и Торнхельм почувствовал ту особенную, ни с чем не сравнимую радость, которую испытывал всякий раз, возвращаясь домой, зная, что его с нетерпением ждут.
Перед сном Торнхельм рассказывал Анастази об охоте. Королева положила его голову себе на колени, нежно поглаживала седые виски. Рубашка сползла у нее с плеча, но Анастази не спешила ее поправлять – тяжелый полог надежно защищал супружеское ложе от сквозняков, а слуги позаботились о том, чтобы в королевской опочивальне было тепло.
– Ты как-то особенно разговорчив сегодня, мой дорогой супруг…
– О, не всегда по своей воле, моя дорогая Ази. Зато разговор, которого ты так желала, состоялся. И начал его Свен, который, кажется, вполне осознал, что для него значит связь с Евгенией…
– Связь?! Мне не нравится это слово. О, Торнхельм, уж не хочешь ли ты сказать…
Торнхельм мотнул головой с некоторым раздражением.
– Нет, ничего такого я не хочу сказать, Ази. Не переиначивай моих слов.
Анастази склонилась к нему. Торнхельм почувствовал, как ее грудь, теплая даже через рубашку, коснулась его щеки.
– Так в чем же затруднение? В разводе? В возможных притязаниях Оливера Рюттеля? В милостивом дозволении вступить в новый союз, которое должен дать Вольф моей сестре?
– Во всем, что ты перечислила, мед сердца моего. Хотя Свен весьма щедр и собирается оставить герцогиню Лините хозяйкой Ферна, а также тех земель, что составляли ее приданое. Послушай, Ази, я всерьез опасаюсь, как бы любовь к Евгении не толкнула его на истинные безумства!
– До этого, может статься, еще слишком далеко, ибо дело не в короле и герцоге, и даже не в их жадности, а в том, как себя поведет одна благородная и гордая дама.
– Возможно, позже я устрою ее новый брак, когда найдется достойный человек…
– Герцогиня Лините – женщина, умеющая привлечь внимание, особенно когда ей это нужно. Может ли быть, чтобы она не нашла милого ее сердцу друга за эти годы?
– Мне ничего не известно, – Торнхельм тяжело взглянул на нее. – Но, если и так, это стало бы весьма неприятной новостью.
– Ничуть не неприятней, чем попытка объяснить благочестивой и верной супруге, почему ее муж желает развода…
– Мне стоило бы думать о чем-нибудь более важном, чем ваши любовные неурядицы! Вольф пытается вытянуть из меня больше, чем я готов дать. А мне нет нужды лезть в его дрязги с мелкими князьками вроде графа Адельсхофена и Конрада. Восток ничего не забывает, и не хотелось бы получить удар в спину именно тогда, когда я соглашусь воевать за чуждые мне интересы. Да и Лео здесь не столько посланник, сколько соглядатай. Ты тысячу раз права, когда говоришь, что от него стоит держаться подальше.
– Любой наш гость – немного соглядатай, любовь моя. Этот – не больше и не меньше других. Конечно, он хочет знать не только то, о чем ты говоришь, но и о чем ты умалчиваешь. Конрад и графство Цеспельское – далеко не единственные темы, интересующие его сюзерена. Он ведь, кажется, намерен навязать графу свое покровительство?
– Да, и в случае чего прикрыться этим же графством от Конрада. Поэтому в Вальденбурге так мало чужеземцев, моя милая. И если бы их не было вовсе…
– Если бы их не было вовсе, вальденбургский король до сих пор бы рядился лишь в кожи да шкуры, и почитал это прекрасным нарядом. А королева и ее фрейлины кутались в собственные волосы, точно дикарки, и, возможно, имели бы один гребень на всех, – Анастази деланно-печально вздохнула, плавно качнулась из стороны в сторону, словно танцевала под ей одной слышную музыку. – Ни шелка, ни атласа, ни золота… Твой замок считали бы захолустьем, Торнхельм…