Ветер тоже утратил зимнюю суровость – теперь в нем чувствовалось дыхание весны, и оживающий лес, словно продрогший мохнатый зверь, стряхивал с себя влажный холод.
Лео Вагнер, стоя у парапета на замковом бастионе, наслаждался теплом и светом, и свежестью весеннего воздуха, однако мысли менестреля занимала Анастази.
По всей видимости, королева так и не рассказала ничего своему супругу – так что следовало ожидать, пока госпожа соизволит подать знак благосклонности или же окончательного отказа. Так предписывали негласные правила любовной игры, и менестрель подчинялся им, хоть и с великой неохотой.
Королева по-прежнему позволяла ему находиться рядом, иногда украдкой касаться руки – была отстраненно-тиха, вероятно, надеясь, что это заставит его охладеть к ней. Лео молча садился у ее ног и целовал руку, замирая, когда тонкие пальцы в ответ нежно поглаживали его ладонь.
Его влекло к ней, он беспрестанно думал о ее руках, обнимающих чьи-то плечи, представлял, как красиво она запрокидывает голову, позволяя целовать…
Зимняя непогода и связанное с ней отсутствие вестей из Тевольта сделали пребывание менестреля в Вальденбурге гораздо более длительным, чем даже он сам рассчитывал. Впрочем, это его не беспокоило, а теперь было даже на руку, ибо Лео держали здесь не только дела его господина, но и нежная страсть.
Сыновья его неотлучно находились при дворе короля Вольфа: Фридрих Эберхард, которому уже исполнилось тринадцать лет, обучался воинскому искусству вместе с другими юношами, в большинстве – старшими сыновьями из знатных семейств королевства. Мартин был еще слишком мал для боев на палках, стрельбы из лука и охоты верхом, но зато принц Лотар, наследник, и обе юные принцессы не представляли своей жизни без него. За поместьем в Соловьином лесу присматривал надежный человек, и поэтому Лео Вагнер мог себе позволить покорность и терпение.
…Уже довольно долго он наблюдал за королевой, оставаясь для нее невидимым – Анастази направлялась в перелесок на северном склоне холма. Шла не спеша, совершенно одна, и Лео подивился, отчего она не взяла с собой Евгению, Пауля или его сына, Удо, но затем подумал, что ничего удивительного в этом нет. Везде – в галереях и королевских покоях, на мессе и в трапезном зале ее окружали домочадцы, фрейлины и слуги, и, если королеве хотелось отдохнуть от назойливого и не всегда искреннего внимания, то проще всего это было сделать здесь. Замок и ближайшие окрестности надежно охранялись, а еще поговаривали, что не только сила и власть короля Торнхельма, но и тонкое, скрытое колдовство хранит эти места от недоброжелательных чужаков – так что королева могла позволить себе кратковременное одиночество.
Лео хорошо помнил времена правления Густава, давний поход к Вальденбургу, в котором впервые сопровождал короля, и не сомневался, что в этих россказнях нашлось место правде: за время пути по окрестным лесам тевольтское войско не раз накрывали снежные бури, внезапные и грозные. Ветер пронизывал весь лес, точно вилы – стог сена, и был так силен, что ратники валились с ног; острые ледяные иглы впивались в лица и руки, раня до крови, и никуда было не скрыться – не спасали ни плотные капюшоны, ни повязки, оставлявшие открытыми лишь глаза. Ночами возле бивуака кружили звери, принюхивались, пугали – тихие, неуязвимые для стрел; только желтые глаза сверкают в темноте.
Никто – ни гордые владетельные бароны, ни простые ратники, – не сомневался, что непогода – дело вальденбургского короля, и лишь преданность королю Густаву да предвкушение щедрой добычи заставляли большинство из них идти дальше, сопротивляться мороку.
Менестрель, тогда совсем молодой, только-только вкусивший сладостей придворной жизни да к тому же недавно ставший отцом, помнится, не очень-то желал бесславно сгинуть в дебрях из-за того, что два благородных господина не поделили женщину, пускай и очень красивую.
Но все это сейчас не имело никакого значения.
Нежность его сменилась упрямой яростью так же быстро, как меняется весенняя погода. Лео повернулся, легко сбежал по ступеням вниз, в замковый двор, и быстрым шагом направился к воротам.