…Прозрачные капли падали в снег одна за другой, оставляя в снегу промоину, становившуюся все шире. Черная голая ветка слегка вздрагивала, и присутствие весны ощущалось так явно и волнующе, что Анастази хотелось танцевать, совсем как тогда, когда она юной девушкой радовалась приходу тепла в замке Золотой Рассвет.
Королева устроилась на поваленном зимней бурей стволе старого дуба. Откинув капюшон темно-зеленого плаща, украшенного вышивкой из стеблей и цветов тигровой лилии, подставила лицо солнцу. Возможно, следовало поберечь бледность кожи, как принято среди дам благородного происхождения, но Анастази слишком нравились прикосновения теплых лучей, к тому же рядом не было никого, кто мог бы – вслух или про себя – осудить ее поведение. Мнение же общества волновало ее слишком мало для того, чтобы следовать правилам в таких мелочах.
Торнхельм когда-то сравнил ее с одним из чудес Востока – прекрасным цветком, который манит к себе нежным, зовущим ароматом и яркими лепестками. С тех пор тигровая лилия в Вальденбурге стала цветком и эмблемой королевы. Ее вышивали на всех ее одеждах, рядом с гербом супруга – на красном поле волчья голова с оскаленными в вечной ярости зубами; и женская рука, лежащая на холке, не то удерживающая, не то ласкающая свирепого зверя.
Анастази протянула руку, поймала несколько холодных капель. Медленно опустила ладонь, давая талой воде стечь на снег, снова повернулась к солнцу, на мгновение зажмурив глаза от ослепляющего блеска.
Она приметила Лео издалека – едва он миновал заросли терновника у самых стен замка. Спокойно следила, как он идет к ней, чуть склонив голову, ступая уверенно и мягко. Ждала, когда он приблизится, поклонится, спросит дозволения присесть рядом.
Разрешила, и теперь сбоку, украдкой смотрела на него, любовно и робко. Длинная челка скрывала его лоб и глаза, и Анастази видела лишь ровные скулы, прямой нос, маленький капризный рот.
Пожалуй, лишь одна черта могла показаться неправильной в этом лице: чересчур резкая форма ноздрей, придававшая красивой наружности менестреля слегка надменный, спесивый вид. Впрочем, это его совершенно не портило.
Он огляделся, словно желая понять, не наблюдают ли за ними, а потом посмотрел на Анастази, и она сразу же притворилась, будто созерцание падающих капель всерьез увлекает ее. Некоторое время они молчали.
– Что я должен сделать для того, чтобы лицо моей королевы озарила улыбка радости? – наконец произнес он. Анастази покачала головой.
– Ничего не нужно, Лео. Мне и так хорошо.
Слова эти сами собой сорвались с губ, и она быстро взглянула на него, опасаясь, что выдала себя.
– Я имела в виду, что здесь, в лесу, мне очень нравится. Я люблю раннюю весну. В замке Золотой Рассвет мы с Евгенией в эту пору всегда затевали какое-нибудь баловство…
– Ты не скучаешь по нашим краям, королева? Здесь все так сурово, так… просто. Если мне будет позволено высказать свое ничтожное мнение…
– По-твоему, Вальденбург недостаточно хорош, Лео? Быстро же ты забыл, сколько сокровищ, по твоим же словам, нашел в королевской библиотеке…
Сказала, и тотчас же пожалела об этом. Не следовало напоминать ему о книгохранилище и всем, что там произошло.
– Косноязычие – следствие скудости ума, моя королева, и потому я произношу такие глупости, – Лео склонил голову и прижал правую руку к груди, показывая, что просит прощения за необдуманные речи. – Вальденбург великолепен. Я лишь хотел отметить, что придворная жизнь в Тевольте гораздо веселей. Туда съезжаются чужеземные гости – вельможи, купцы и менестрели, а здесь так тоскливо зимой, когда буря словно замок на воротах…
– Не думала, что придется напоминать тебе, что именно из-за этой чрезмерной склонности к… разного рода развлечениям мне пришлось оставить Тевольт. Я предпочла сначала спокойствие и уединение, а потом достойное супружество, – Анастази нежно прикоснулась к лепесткам лилии, словно это могло оградить ее от чувства к человеку, сидевшему рядом. – И нахожу, что наши праздники, быть может, не столь часты, но куда великолепнее тевольтских – во всяком случае тех из них, что мне приходилось видеть.