– Нет, Лео, – она провела рукой по темно-зеленой ткани, любовно и бережно, словно благодарила. – Этот плащ, подарок короля, такой тяжелый, но зато не пропускает ни холод, ни весеннюю сырость. Я дорожу им, и оттого ношу так часто и подолгу – как напоминание о прекрасных, счастливых мгновениях. Я впервые надела его вскоре после свадьбы – стояла поздняя осень, и вода замерзала по утрам, а мне необходимо было сопровождать моего возлюбленного супруга в его поездках…
Она и сама не знала, зачем это говорит, он ведь присутствовал на их с Торнхельмом свадьбе, стоял среди других гостей во время венчания в Леденском соборе, бросал на каменные ступени, под ноги молодоженам, белые цветы – а он слушал, внимательно смотрел на нее и улыбался. Она снова отвернулась, глядя сквозь голые верхушки деревьев на башни замка, и сердце глухо, возбужденно застучало, заставляя кровь прилить к щекам, когда Лео внезапно придвинулся ближе.
– О, если бы ты только позволила, я бы с удовольствием согревал тебя в холод и защищал от любого ненастья, моя…
Она, возмущенная, вскочила, намереваясь уйти, но он в одно мгновение оказался рядом. Схватил за руку. Возрождающийся лес вокруг был залит ликующим светом солнца, и мутная белизна снега мешалась с живыми, резкими серыми пятнами проталин.
– Не смей, Лео, я же с тобой…
Лео рывком притянул ее к себе и поцеловал; королева чувствовала, как его руки все сильнее сжимают ее талию. Ударила его по спине, чуть выше лопатки, довольно сильно, словно требуя оставить ее – но тут же обвила шею менестреля руками, прижимаясь теснее, желая сполна насладиться тем, что его тело, гибкое, ловкое, сильное, – сейчас принадлежит ей, королеве Вальденбурга.
Меж ними не осталось никакого расстояния, только ткани одежд. Он вновь и вновь накрывал губами ее губы, она отвечала жаркими поцелуями; потом, словно вспоминая о чем-то, отворачивалась, пытаясь прекратить безрассудство, оттолкнуть его руку, опустившуюся на бедро и гладящую все настойчивей – но Лео, опьяненный тем, как легко сбываются самые смелые желания, не замечал ее сопротивления.
А весна ликовала и пела, захватывая лес, замок и весь мир.
– Лео, умоляю тебя, только не здесь… Увидят… – было единственным, на что хватило благоразумия королевы, когда следующей ночью, в тишине пустых, тонущих в полумраке замковых комнат, она, уже совершенно не стыдясь, позволила ему раздевать себя.
Она была права. В тевольтском Доме цветов, во время веселых пиров и праздников, которые так любил Вольф, и на которых никогда не присутствовали королева Маргарита, юные принцессы и их благородные фрейлины, частенько случалось всякое, о чем впоследствии можно было рассказывать лишь с известной долей неловкости. Однако с желанной возлюбленной – драгоценным подарком судьбы, – следовало вести себя иначе.
Лео мягко взял ее за руку, потянул за собой. И, пока они пробирались среди ночных теней длинной галереи, то и дело оглядывался, словно желая удостовериться, следует ли она за ним – происходящее было сном, грезой, что может рассеяться в любое мгновение.
– О, какую глупость мы делаем, Лео, – вздохнула она несколькими мгновениями спустя, уже в его комнате, пока он ловко справлялся с пуговицами ее платья, но в то же время сама нетерпеливо распустила завязки на вороте его черной котты. И вот Лео полуобнажен, платье королевы упало к ногам, и Анастази переступает через него, нетерпеливо отшвыривает, как свое никчемное, немилое уже замужество.
Легкий запах шафрана от ее тонкой нижней рубашки, будоражащий, завлекающий окунуться, уткнуться лицом в шею и волосы; восхитительное тепло обнаженных бедер.
Отдернутый подол, колени, вздрагивающий от каждого нетерпеливого поцелуя живот.
Ни шелка, ни льна, ни украшений.
Анастази скользнула руками по красивым плечам менестреля и не смогла сдержать испуганного возгласа, заметив на коже замысловатый, четкий, словно нарисованный узор. Лео быстро усмехнулся в ответ на ее изумленное: «Что это?».
– Ничего такого, чего тебе следовало бы бояться, Ази… Иди ко мне. Можно, я объясню тебе потом?
Сейчас ему все было можно. Слуги спали, луна пряталась, никто не видел его лица, склоненного к ней, ладони, на одно-единственное мгновение зажавшей ей рот. Безмолвный, темный мир был их соучастником и знал, что они стали любовниками, смешались, переплелись подобно душистым полевым травам.