Королева замерла на середине комнаты. На миг показалось, что муж не спит – но нет, он лежал, не двигаясь, его дыхание было ровным и глубоким. Сквозь приоткрытый полог постели она видела его обнаженные плечи, сильную шею, руку поверх расшитого покрывала.
Все здесь, такое знакомое, привычное, обыденное, казалось, должно было успокаивать, но с каждым мгновением в душе нарастала мучительная, всеохватная тревога.
Анастази положила платье на скамью. Сняв башмачки, прошла по огромному, от стены до стены, гимиану. Села на стоявшую неподалеку от королевского ложа низкую лавку, только сейчас заметив, что подол нижней рубашки разорван у самого колена. Отчаяние охватило ее – несомненно, Торнхельм сразу же все поймет, и тогда пощады не будет ни ей, ни Лео.
Она вскочила – и тут же застыла, боясь нечаянно разбудить супруга. Осторожно подошла к ложу, тихонько примостилась на самом краешке. О том, чтобы заснуть, не могло быть и речи. Ей казалось, что совершается что-то удивительно непристойное – ведь нельзя, невозможно лечь с одним мужчиной, только что вернувшись из постели другого, что бы там ни пелось в похабных песенках!
– Ты почему не укрываешься? Совсем ведь замерзла, – проснувшись, ласково прошептал Торнхельм, придвинулся ближе, укутывая ее в одеяло, ткнулся носом и губами в шею. – И о чем только вы с Юхой болтаете всю ночь напролет?.. Может, ей и наскучили объятия Свена, но мне-то твои нет… Иди, я тебя сейчас согрею…
Она поняла намерение супруга раньше, чем он выразил его словами, и отчаяние превратилось в мрачную обреченность.
Ей было противно от самой себя, от мысли о возможной близости с супругом, от того, что тело теперь жаждет совсем других прикосновений. К горлу подкатил ком, но она стиснула зубы, чтобы не расплакаться, погладила Торнхельма, так быстро ставшего ей совершенно чужим, по руке и сказала:
– Вилетта хорошая служанка. Она заботится о своей госпоже и поддерживает огонь в камине весьма усердно, так что Евгения не так уж мерзнет без Свена, можешь мне поверить. Но от духоты клонит в сон…
В ее словах была толика правды – перед тем, как встретиться с Лео, она и впрямь некоторое время пробыла у Евгении. И следовало немало поблагодарить сестру за проницательность, ибо герцогиня отправила служанку отдыхать, предпочитая беседовать с сестрой наедине – укоренившаяся с юности и оказавшаяся весьма полезной привычка!
Муж провел ладонью вдоль ее бедра, Анастази почувствовала теплое прикосновение его пальцев сквозь прореху на ткани. Быстро поймала его руку.
– Однако в замке очень холодно, Торнхельм. Я так бежала, боясь, что превращусь в ледяную королеву, что наступила на подол…
– Неужели это тебя расстроило? У тебя видимо-невидимо разных рубашек. Все это, – он сделал замысловатый жест рукой в воздухе. – Левантийский шелк, камбре, лон… Какая нелепица – вальденбургской королеве так переживать из-за отреза ткани…
– Все, все, Торнхельм, надо вставать, – запротестовала она, высвобождаясь из его объятий. – Уже рассвело.
– Разве свет дня был когда-нибудь для нас помехой, любовь моя?
– Не сейчас, – заставив себя улыбнуться, сказала Анастази, и, убрав с колена его руку, поднялась с кровати. – Скоро все проснутся, и слуги вот-вот придут сюда. Неприлично, ей-богу, Торнхельм, милый…
Тем не менее к трапезе они вышли довольно поздно, когда все семейство и челядь уже преисполнились легкого нетерпения. Спустились как обычно, рука об руку, улыбаясь, и Анастази оставалось лишь удивляться тому, как легко ей дается обман.
Ее сыновья так быстро выросли, некогда любимый муж был рядом, улыбался, глядя на забавы своих детей, но все это казалось сейчас бесконечно далеким.
Анастази смотрела на происходящее словно сквозь пелену, полупрозрачный полог постели, в которой еще недавно лежала с любовником.
Отто и Юрген носились друг за дружкой по залу, и Юрген пытался ткнуть старшего брата деревянным мечом, пока тот не отнял у него игрушку. Юный Эрих присутствовал здесь же, тихонько подначивал младших, ибо был в том возрасте раннего отрочества, когда кажется, что насмешливость и упрямство могут заменить ум.
Потасовка грозила перейти в нешуточную драку, и тогда по знаку короля Михаэль вмешался и разнял братьев.