Возможно, она говорила это всерьез, но Евгении показалось, что в ее словах звучит не сожаление, а игра.
– У меня слов нет! Такая непристойность… И тебе ничуть не стыдно, не лги. Я хорошо тебя знаю. Мне не нравится Лео. Он всегда делал нам подлости, и, кроме подлостей, я от него ничего не жду.
– Не говори мне о стыде, Евгения! Не ты ли сделала то же самое, когда однажды встретилась со Свеном Лините в роще … втайне от мужа?! Ты сожалеешь об этом?
Евгения удивленно взглянула на сестру – пытаясь отрицать очевидное, Анастази прибегла к неожиданно жестокому способу защиты.
– Не следует сравнивать герцога Рюттеля с Торнхельмом Вальденбургским, сестра, и ты это прекрасно знаешь. Кроме того, и Лео Вагнер – не Свен Лините.
– Разве? Мужчина, такой же, как все они.
– Очевидная ложь! Твой менестрель, должно быть, за деньги плясал и пел на ярмарках, раздевался перед жадными до утех женами богатых торговцев, пока Густав из какой-то причуды – которых у него, прямо скажем, было чересчур много, – не взял его ко двору. Ты знаешь, что о таких, как он, говорят священники?
– Что они своими танцами и непристойными песнями возбуждают в мирянах гнусные похоти, и швырять им милостыню – великий грех. Но разве здесь в этом дело?
– Да, в этом! Ты одариваешь его так щедро, как не одаривают иных земных царей! Бесчестный простолюдин этого не заслуживает!
– Он в меня действительно влюблен!
– Не сомневаюсь, что он и в самом деле так думает. Людям столь неблагородным, в силу их низкого происхождения даже простительно самообольщение. Но только ты не для него! И он в подметки не годится любому из твоих мужчин. Вспомни Рихарда, Ази, – разве Лео смог бы хоть в чем-то соперничать с ним? Я боюсь, что ты вышла на скользкую дорогу и делишь ее не с тем человеком, ибо за ним по пятам к тебе придут печаль и одиночество, унижение и позор!
Анастази не отвечала, отвернувшись к окну, приоткрытому впервые после зимы. На каменном подоконнике суетились воробьи, верещали, спорили из-за брошенного им королевой хлебного мякиша. Постепенно на лице вальденбургской королевы появлялось знакомое Евгении упрямое выражение, и герцогиня поняла, что ослепленная страстью Анастази способна предаться любому самообману.
– Я видела, как он сегодня утром смотрел на тебя. Мои глаза не лгут мне, и я вправе верить тому, что вижу! – Евгения вскочила, прошлась по каминному залу, резко одернула подол верхнего платья, как будто он ей мешал. – Выскочка без роду и племени, жадный, голодный… Мерзавец! Он знает, что ничего не может дать тебе – зато вполне способен отнять! Да, ты и впрямь влюблена в него – ах, мне ли не знать тебя, Ази?! Но ты любишь тело… Вообрази драгоценный реликварий, позолоченный, украшенный рубинами и сапфирами, внутри которого пусто – вот что такое Лео Вагнер! В нем нет главного – того, что дороже золота и украшений…
Евгения присела рядом, взяла ее руки в свои, погладила, словно старшая сестра была ребенком, которому требовалось втолковать сложную, но необходимую для жизни истину.
– Королева должна быть безупречна, Ази, ибо от нее зависит слишком многое. Это правило из тех, на которых держится наш мир!
Анастази слабо улыбнулась, мягким движением высвободила руки.
– Юха, ты права, но ты не понимаешь… Не знаешь, как легко его полюбить.
– Мы с тобой вошли в одну и ту же реку, возлюбленная сестра. Но меня спасли ваша с Торнхельмом любовь и сердечное участие. Он принял беглянку под свой кров как желанную гостью, а не как опозоренную и нищую приживалку. Ты – вызволила из отвратительной тевольтской темницы, решившись… – Евгения осеклась, приложила пальцы ко лбу. Щеки ее слегка порозовели, словно от стыда или гнева. – Сама знаешь, на что тебе пришлось пойти, и я до сих пор стыжусь, что стала, пусть невольно, не по умыслу, причиной этому. Но подумай, кто спасет тебя, моя королева?..
– О, не напоминай мне о той ужасной ночи! – Анастази наморщила нос, брезгливо скривила губы, однако явно обрадовалась возможности сменить тему разговора.
– Я говорю это вовсе не для того, чтобы мучить тебя воспоминаниями. Но будет скверно, если об этом не к месту вспомнит кто-нибудь другой, кто не так любит тебя, как я, и не дорожит твоей честью, – герцогиня заглянула сестре в лицо. – Дорогая Ази, пожалуйста, будь осторожна… Он лжив и опасен, и любой женщине следует избегать его. Я не желаю ни оскорбить, ни запугать тебя. Но подумай сама, если Торнхельм узнает то…