Государственными делами, помимо короля, ведали его кузены, герцоги рода Лините; и их общих усилий хватало для того, чтобы Вальденбург ни в чем не знал недостатка. Ее же собственные отношения с королем и королевой тевольтскими были весьма непростыми, и не следовало усложнять их еще больше.
Что ж, в этом нет ничего удивительного, ибо таково устройство мира. Мужчинам – походы, завоевания, великие дела. Удел королевы – почтение и любовь к супругу, милосердие, забота о женщинах и детях, поощрение искусства и тех ремесел, что приносят не только победу или доход, но и эстетическое наслаждение. Куда как лучше любоваться строящимся собором или замком, чем выслушивать доносы и наговоры, ибо справедливо сказано, что камень долговечней и прекрасней пустого слова.
Она не питала склонности к интригам и склокам, но любила тешить свое нежное женское тщеславие искусными изделиями леденских ювелиров, носить прекрасные наряды и слушать песни – по ее мнению, это значило ничуть не меньше, чем важные и трудные дела короля; ведь изящное, хоть и бренное, искусство также составляло славу и величие королевского двора.
Лео Вагнер прибыл в Вальденбург недавно, в сопровождении всего нескольких воинов и слуг, словно это был частный визит. Сначала Анастази подумала, что сюзерен, должно быть, отослал его с глаз долой за какую-нибудь провинность, но потом убедилась, что менестрель по-прежнему пользуется безграничным доверием и дружбой своего повелителя. Он занимал при дворе Вольфа то же положение, что и при его старшем брате, короле Густаве: развлекал пирующих на королевских трапезах, был устроителем празднеств и развлечений. Очаровательный мотылек, увлеченный музыкой и изящными представлениями, скорый на выдумку и всегда знающий, что может доставить удовольствие его родовитым покровителям.
О других, куда менее приглядных сторонах его деятельности, знали немногие, а те, кто знал или догадывался, предпочитали об этом не распространяться.
Все это Анастази помнила еще со слов барона Рихарда Кленце, своего первого мужа, который никогда не жаловал менестреля, презрительно называя его певчей птичкой. Но Лео, казалось, не было никакого дела до этого, а может, он хорошо умел скрывать досаду и гнев. Доверие короля давало ему деньги и власть – он носил такие одежды и оружие, какие не всякий дворянин мог себе позволить.
За тайные дела не бывает мгновенной награды, и потому Лео Вагнер пока лишь мечтал о титуле и феоде, которые сможет передать своим сыновьям.
Однако он любил радовать других своим искусством – и владел им в совершенстве. Дамы неизменно приходили в восторг от его голоса и манер, посылали ему восхитительно красноречивые взгляды; и мужчины, похоже, даже немного завидовали его успеху. Менестрель умел пробудить в слушателях самые высокие чувства произнесенным нараспев сказанием о славных героях древности, распалить женщин нежной любовной балладой, или рассмешить острой и пошлой, на грани неприличия, песенкой из тех, что поются на ярмарках и разгульных праздниках во время фастнахта.
Юный принц Отто и его единоутробный брат, барон Эрих, сын Анастази от первого брака, то и дело просили его исполнить еще какую-нибудь старинную, таинственную легенду. Правда, король считал, что в таких развлечениях надо соблюдать известную умеренность, чтобы в неокрепших умах не поселились изнеженность и мечтательность, совершенно не нужные будущему королю и воину; но ремесло Лео Вагнера не предполагало чрезмерной строптивости.
Разумеется, он оставался всего лишь простолюдином, умения которого по стечению обстоятельств оказались полезны. Никто и не подумал бы побрататься с ним или отдать за него замуж дочь или сестру. Да и все его богатства ничего не значат для человека истинно благородного происхождения – даже если лишь одного кошеля с серебром менестрелю достаточно, чтобы купить все, чем тот владеет.
Все это было незыблемой правдой. Но сейчас Лео Вагнер пел для короля и королевы, стоя посреди Большого зала, и казалось, что, кроме музыки, менестреля не волнует ничто; а когда умолк, улыбаясь, отводя светлые волосы со лба, весь – олицетворение азарта и счастья, то был просто прекрасен. И, заглядевшись, королева на мгновение позабыла и о своем недоверии к менестрелю, и о том, что за ней самой наблюдает множество внимательных глаз.