– Я вовсе не хочу, чтоб ты была несчастна, герцогиня. Но взгляни на все это моими глазами. Разрешить тебе вступить в брак – значит подарить твоему новому супругу большую часть твоих владений в качестве приданого.
– Ему не нужно мое приданое, мой король – только я. Вы, как и я, прекрасно понимаете, я не могу ни на что претендовать, кроме той малой доли, что получена от отца – но она в любом случае принадлежала бы мне, будь я женой, вдовой или незамужней дамой…
– Клянусь небом, в этом вы с герцогом удивительно единодушны, любезная сестра! Так он говорит теперь, и повторил мне это не раз. Но что скажет потом, когда будут произнесены брачные клятвы? Так-то и начинаются многолетние распри, а потом куда ни взглянешь – видишь не процветающий род, но змеиный клубок...
– Вы совершенно правы, мой король, в том, что касается любого королевского дома – кроме дома Лините. Я могу лишь сказать, что мой брак с герцогом, позволь вы ему свершиться, напротив, скорее послужит укреплению связей между Тевольтом и Вальденбургом. Ведь союз с королем Торнхельмом выгоден, мой король, не затем ли вы прислали сюда Лео Вагнера?
– Хорошо, пусть так, – король поднялся на ноги и прошелся по вымощенной камнем дорожке, сцепив руки перед грудью, словно в раздумье. – Но какое оскорбление я нанесу всем благочестивым жителям королевства Тевольтского, разрешив этот, в блуде зародившийся, союз? Этак все неверные жены перестанут бояться справедливой мести и начнут бросать мужей ради браков с любовниками, ибо раз герцог Рюттель не совладал со своей супругой, где уж совладать простому бочару, – Вольф резко повернулся к ней, взглянул прямо в глаза. – Такой порядок ты предлагаешь мне завести в моих владениях? Герцогиня, подумай сама – разумно ли это?
Он говорил жестокие вещи, но голос его звучал иначе – любящий учитель объяснял нерадивому, хоть и способному ученику, что терпение и скромность превыше таланта.
– Он так сказал?! О, хорошо, что вы говорили наедине, потому что от меня он бы дождался пощечины! Да, именно пощечины, клянусь всеми сокровищами Вальденбурга!
Евгения улыбнулась.
– Я даже порадовалась, что тебя нет рядом, дорогая Ази, потому что хорошо представила себе твое негодование.
– А разве ты приняла его слова иначе?!
И вправду, больше всего герцогине хотелось выкрикнуть – неужели вы никогда не ласкали других женщин, кроме супруги, ваше величество? Неужели сами не испытывали страсти к даме, которая не может вам принадлежать ни по земным, ни по небесным законам? Не знаете, как сложно порой отличить истинное от ложного и как долго человек может находиться в плену превратных представлений?!
Но, понимая, что делу это не поможет, герцогиня Рюттель лишь склонила голову.
– Прошу простить меня за дерзость, мой король.
Вольф, должно быть, принял ее сдержанность как величайшую печаль – о, нет существа более самонадеянного, чем мужчина, думающий, что изведал глубину женской души!
– Ну будет, будет, герцогиня, – теперь голос его звучал мягко, и та же мягкость была во взгляде. – Я сам желал узнать, что у тебя на сердце. Но, согласись, я поступил достаточно милосердно, отведя от тебя справедливый гнев моего кузена, и позволив удалиться в изгнание, где ты – как я вижу – чувствуешь себя вполне уютно, – он обвел рукой маленький сад, словно намекая на богатства королевского замка; Евгения чувствовала, как в короле разгорается азарт, та самая страсть, что влекла его на охоту и в постели все новых и новых женщин. – А ведь могла бы сейчас томиться в замковой башне или мерзнуть в келье какого-нибудь затерянного в горах монастыря…
– И я благодарна вам от всего сердца, мой король, за вашу милость. Знайте, я ищу лишь чистоты и спокойствия…
– Я запомню это, герцогиня. Но пока в твоем сердце слишком много гордыни. А всем нам, грешникам, необходимо смирение. Будет лучше, если ты посвятишь свое время делам благочестия и милосердия, и на время отложишь мысли о супружестве… О, нет, я вовсе не принуждаю тебя забыть обо всех земных радостях, – рассмеялся он, поймав ее взгляд. – Но пойми и ты – я не имею права на поспешные решения. Герцог Рюттель может поступить по своему усмотрению, если ты появишься в моих землях без особого дозволения. Мешать ему означало бы покушаться на исконные семейные права – а что скажут мои вассалы, если король станет так грубо вмешиваться в их дела?..