– Я запер дверь. О, молчи же, только молчи...
Платье сползло с ее плеча, обнажив ключицы, и, касаясь губами, Лео чувствовал биение жилки на шее – торопливые удары сердца.
– Лео, я умоляю тебя…
О чем собиралась просить? Какие доводы искала, заведомо зная, что они бесполезны? Запрокинулась, сжала его запястье – нерешительно, слабо, словно напоказ.
Он легко стряхнул нежную руку, мешавшую его ладони проникнуть под покров из дорогих, расшитых золотом тканей, коснуться ног и всего, что она мнила утаить, стискивая колени. Разжал, опрокинул, припал губами, как припадают к ручью, чтобы утолить жажду. Анастази не противилась, вздохнула прерывисто, нежно; потом еще и еще. Задела коленом его плечо. Он почувствовал тепло ее ладоней на затылке.
И пальцы ее путались в его волосах, пока он блуждал в стране любви, находя самые тайные, заветные пути, по которым может странствовать наслаждение.
Жар, разгоревшийся в них обоих, заполнивший тесную комнатку, заставил их освободиться от одежды, и пожирать друг друга горячими губами, пока все не перепуталось до такой степени, что они не знали уже, где заканчивается ее естество и начинается его.
– Бесстыдница, что ты делаешь?.. Не торопи так…
– Как я могу не..? Нет… Еще, прошу тебя…
Сладкий, дурманящий шепот, его срывающийся голос, ее стоны – какая песня любви! И он сам, забывшийся как мальчишка, что впервые вкусил плотских радостей, о которых давно мечтал…
Дав волю страсти, они не замечали ни бегущего времени, ни того, что непогода стихла, ни растраченных сил; ненадолго отдавшись отдыху, королева вновь уступила любовнику. Настало время ласк затейливых и не столь торопливых, ибо Лео желал воплотить весьма откровенные прихоти. Их неприличность, однако, ничуть не смущала ее, и менестрель осознал, насколько всеохватно счастье мужчины, когда возлюбленная не только красива и весела, но и искусна в деликатном деле взаимного наслаждения.
Теперь он лежал с ней, совершенно, бессовестно счастливый, а она, то и дело склоняясь к нему, целовала уд, терлась щекой о бедра и живот с такой любовью, что Лео жалел о том, как мало человеку дано сил, а желаний всегда гораздо больше, чем возможностей, отпущенных природой. Чувствуя прикосновения, он всякий раз вздрагивал – едва сошедшее на нет возбуждение было слишком велико, и после него даже ласкания отзывались болью.
Он раскрыл ей навстречу руки. Анастази скользнула в его объятия, спрятала голову на плече.
– Я, кажется, страшно проголодалась, Лео, а ты?..
– А я, кажется, страшно расточился сегодня, моя прекрасная любодейка. И все же…
Лео обнял ее, прошептал на ушко нечто ласковое и столь срамное, что Анастази рассмеялась, прикрыв ему рот рукой.
– Лео, зрелым людям, разумеется, известно, что плотские утехи – сплошная непристойность, даже нелепость, особенно если взирать на них со стороны. Однако придворный менестрель все-таки должен рассуждать о подобных вещах более возвышенно и говорить приличными словами! Он ведь поет для самой королевы и для юных принцесс…
– Ну, если речь идет о старшей из них, то, поверь мне, Ази, Грета уже совсем не против любовного сражения с каким-нибудь рыцарем. Главное, чтобы он оказался небезоружен и оказал ей достойное сопротивление – ну хоть крепким копьецом…
Анастази засмеялась, не имея ни сил, ни желания осадить его за шутку, неприемлемую со стороны простолюдина по отношению к благородной девушке, а уж тем более принцессе. И, после многозначительной паузы, вкрадчиво добавила:
– О, я слышала она настоящая красавица – почему бы тебе самому не предоставить ей, – снова поцелуй, от которого у него сладостные мурашки по коже. – М-м, такой прекрасный снаряд?..
– Потому, моя прелестная госпожа, что я не вижу других женщин, кроме тебя, пусть даже они и королевские дочери, и живу в унылой пустыне, сплошь населенной мужчинами, каждый из которых пестует свои пороки или тешит тщеславие…
– Как скучно!
– Мне довольно и этого. Конечно, если ты будешь всегда нежна со мной, как теперь, моя королева.
– Разве постоянство не утомительно и не охлаждает любовного пыла?..
– Моей страсти к тебе не умалят даже одежды, в которые нам уже следует облачаться… Кажется, буря миновала. Поторопись, госпожа.