Менестрель только усмехнулся, небрежно бросил на стол негромко звякнувший мешочек:
– Тебе и твоим подмастерьям придется потрудиться хорошенько, ибо на обратном пути я заберу ее. И не жалей красок. Тебе не по нраву целлерфельдское серебро? Я заплачу золотом.
Мастер отвечал благодарностями и извинениями. Прощались долго и многословно. К тому времени, как менестрель вышел из комнаты, за окнами совсем стемнело.
Девчонка-работница распахнула маленькое, забранное решеткой оконце на двери, глянула – скорее по привычке, ибо в этот час редкие факелы горели лишь над дверями заведений да на площади. Прислушалась, затем повернулась к менестрелю, заслонила пламя ладонью. Неяркий рыжий свет выхватил из душного сумрака пухлые пальцы, подбородок и губы.
– Быть может, возьмете светильник?
– Не нужно. Я хорошо знаю дорогу.
– По ночам лихие люди шастают, а вы так богато одеты. Себя не бережете…
– Подумай сама, несмышленая ты девица, чем мне в таком случае может помочь огонь, а?
Пропустил ее вперед себя. Отпирая дверь, словно бы случайно прильнула к нему налитым, теплым телом. От ее шеи и плеч пахло ржаной мукой и сеном – кухней и постелью, будоражаще и приятно, непокорная прядь вьющихся волос щекотала подбородок и губы.
С улицы потянуло прохладой; смешанный, гнилостно-сладкий запах нечистот, стоячей воды и цветов чубушника заставил менестреля поморщиться. Девица нехотя посторонилась, Лео – почти так же неохотно – шагнул за порог.
– Передай своему хозяину, что я еще раз благодарю его за гостеприимство и сожалею, что пришлось так поспешно оставить этот уютный дом.
– Да, мой господин.
Он сошел с низкого, в одну ступеньку, каменного крыльца, ступил на доски, проложенные вдоль улицы. Дверь за спиной затворилась, скрипнули железные петли. Было тихо, а обычные ночные шорохи не внушали менестрелю особых опасений, к тому же он неплохо знал Стакезее и не боялся заблудиться в сплетении улиц. После душной комнаты в доме ночной воздух приятно освежал лицо; развиднелось, появились звезды, и их слабый, рассеянный свет лился на черепичные крыши и верхние ветви деревьев – вдоль ручья на соседней улице раскинулся сад.
Лео все еще стоял у самого крыльца, когда с тихим шорохом засов вновь отодвинули. Затем повернулся в скважине ключ. Дверь больше не была заперта.
…У ворот постоялого двора, в глубокой стенной нише, подрагивал огонек светильника – единственный на этой улице, заметный издалека. Еле слышно журчал ручей, поскрипывала ставня – или калитка. Невдалеке перекликнулась ночная стража – «Слуша-ай! Слушай!», звякнули цепи. Покатые крыши чернели, горбились на фоне темно-синего неба, а чуть дальше вздымался треугольный шатер – колокольня собора.
Несмотря на холод, Лео шел неторопливо, стараясь выбирать дорогу, подобрав край плаща на согнутую руку. Большой двухэтажный дом, казалось, уже погрузился в сон, но деревянную дверь сбоку от ворот еще не замкнули.
Во дворе несколько воинов сидели у огня. Справа, под навесом, хрупали овсом лошади. Менестреля встретил слуга, принял плащ и оружие:
– Господин Куно Реттингайль не единожды справлялся о вас. Я позволил себе напомнить ему, что его величество сам дал вам разрешение отлучиться.
– Во тьме эти узкие вонючие улочки так похожи одна на другую… Надеюсь, ты был вежлив с королевским пажом.
– Я отвечал со смирением и почтительностью, мой господин. Однако его величество желает вас видеть – прошу, не заставляйте себя ждать.
ГЛАВА 11
Бывший камерарий вальденбургского короля стоял перед толпой, связанный, с обнаженной головой. Петля обвила его шею, узел лежал на плече, тяжелый и грубый. Все было готово, но помощники палача медлили, ибо чаша испытаний барона еще не наполнилась.
Он должен был знать, что его проступок повлек за собой ужасные последствия. Видеть, что герб его рода измарали дегтем – над площадью поплыл вязкий, смоляной запах. Знать, что его семье отныне нет места в замке Парлотт, что стоит на зеленом холме возле самой излучины Вейбы.
Палач взял топор и одним ударом развалил деревянный щит на две части, швырнул к ногам преступника. Вороны, облепившие ветви деревьев, тяжелой тучей поднялись в небо.