Выбрать главу

На этот раз недовольство выразилось в тяжелом и протяжном, как звуки органа, сопении:

— Честно говоря, совсем не думаю.

— Постой,— перебил Тирен.— А как ты думаешь, остальные могут поверить в это — я имею в виду прессу, твоих коллег, комиссара Леружа? В то, что французская полиция в который уж раз проявила изумительную ловкость и сумела раскрыть самое немыслимое и загадочное дело?

— А как быть со следами воска на ключе?

Тирен улыбнулся:

— Вульф всегда был небрежен с ключами. Кроме того, у него в столе был дубликат — причем как раз дубликат ключа от багажника. Я сам сегодня его видел. Он еще жаловался, что оригинал часто заедает.

— Да, видно, даже лучшие друзья и те не стесняются обманывать,— заметил Бурье.

Некоторое время оба молчали. Тирен терпеливо ждал, что еще скажет Бурье, продолжая, однако, надеяться, что тот, несмотря ни на что, все же согласится считать дело закрытым. Но его, по-видимому, не так-то просто было уломать:

— А взрыв?

Тирен тут же нашелся:

— Преступник сам себя наказал. Человек с ожогом хотел поставить бомбу в камере хранения — обычная террористическая акция. Но она взорвалась раньше положенного времени. Взрыв оказался не таким мощным, ибо дверца еще не была закрыта, однако, если бы он все же успел ее захлопнуть…

Впервые за весь разговор Тирену показалось, что Бурье развеселился:

— Ну вот, теперь, слава Богу, ты не врешь; что ж, это меня радует. Теперь ты просто выдумываешь.

Тут он на самом деле рассмеялся, и это разрядило наконец обстановку. Тирен сказал:

— Мне кажется, что если понадобится, ты вполне сможешь и сам написать превосходное заключение по делу Вульфа с самого его начала и вплоть до взрыва на Северном вокзале, причем снабдив его такими правдоподобными деталями, что все — и пресса, и общественность, и комиссар Леруж, и твое высокое начальство — будут в высшей степени удовлетворены. Да и комиссару Бувину, я думаю, вполне есть чем заняться, кроме дела Петера Лунда.— Он немного помолчал и добавил: — Гарантирую, что в данном случае тебе не придется опасаться каких-либо протестов или других проявлений неудовольствия со стороны шведского посольства. Ну что, договорились?

Бурье снова посерьезнел.

— Вопросы престижа и тактичности, разумеется, дело важное,— сказал он.— Я думаю, в данном случае вполне возможно найти какое-нибудь взаимоприемлемое компромиссное решение.

— Следовательно, ты согласен, что дело можно считать раскрытым, следствие законченным и все материалы сдать в архив?

— Да-да, честно говоря, мне кажется, что такой исход дела Вульфа был бы самым лучшим. Итак, значит, крышка снова захлопывается. Что ж, ладно, дружище, счастливо тебе.

Он положил трубку.

Тирен, который в течение всего разговора продолжал стоять, обошел письменный стол, уселся в кресло, раскрыл ежедневник Вульфа и в задумчивости уставился в него. Здесь день за днем прослеживалась вся жизнь его бывшего коллеги на протяжении почти что года. Да, он хорошо знал этого человека. Специалист своего дела. Можно даже сказать, виртуоз. Мастер вести деловые переговоры. Многие также знали его как прекрасного охотника, туриста, приятного в общении сотрудника, душу компании. О личной жизни этого блестящего обольстителя и соблазнителя ходило множество догадок и предположений, что давало пищу разного рода слухам и являлось подчас предметом зависти. И в то же самое время — никто его не знал. «Хотя, подумалось ему вдруг, быть может, кое-кто о чем-то и догадывался, что-то подозревал. Откуда, к примеру, могла возникнуть у Вульфа такая беспричинная ненависть к Винге, почему он так старался выжить его из посольства? Может, Винге что-то такое чувствовал? Несмотря на все положительные качества этого человека — а в его поведении не было ничего такого, что можно было бы считать не совсем нормальным,— Вульф видел в нем лишь его отношение к мамочке, скучную аккуратность и педантизм. Вообще,— Тирен некоторое время пытался подобрать слово,— только его нелепость, чудаковатость, и воспринимал это почему-то как прямое личное оскорбление. Кто знает, почему? «Бесчестные свидетельские показания…» Сам того не сознавая, Вульф подобрал такое название, которое с равным успехом можно было бы употребить теперь и в отношении его личной судьбы». Взяв ежедневник в руки, Тирен откинулся на спинку стула и, полистав, нашел страницу с записью «Георг V». Мгновенно в памяти промелькнуло все то, что было связано с его посещением отеля в среду вечером. Он как будто снова увидел прямо перед собой руку с лунообразным пятном от ожога, представил себе перчатку на ней, то, как ее медленно и осторожно снимают. Кто был этот человек? Неизвестный, неизвестный для всех, кроме тех, кто его нанял. А теперь, после его смерти, по-видимому, и они объявят, что не знают его. «Георг V» стал заключительной главой его жизни.