— Неужели они посмели быть невежливыми? — Он попытался дать ей понять, что всецело на ее стороне.
— В общем-то нет. Однако комиссар — Леруж — довольно бесцеремонен. Он, по сути, учинил здесь полный обыск. Изъявил желание заглянуть в ящики письменного стола, в шкафы…
Тирен привстал со стула, собираясь, по-видимому, что-то возразить, но она остановила его движением руки и продолжала:
— Я не возражала. С тех пор как ты позвонил и сказал, что им надо оказать содействие, я решила — пусть делают все, что хотят. К сожалению, к тому, что я рассказала тебе в тот вечер по телефону, мне нечего было им добавить. Раз за разом я все снова и снова рылась в памяти, пытаясь вспомнить, не упустила ли какой-либо важной детали. Вроде бы нет. Это я также дала понять Леружу. Но он не довольствовался рассказом. Он хотел, чтобы я ему все показала. Мне пришлось продемонстрировать ему практически полностью, как развивались события с того момента, как Виктор въехал в ворота. Я должна была встать у окна и помахать рукой, а Леруж в это время вышел к дверям гаража, чтобы проверить, как он выразился, «могло ли это быть так». Потом я должна была раз за разом подходить к гаражу, показывать, как я его открыла, как заглянула в машину, как обошла весь участок в поисках Виктора, как, наконец, вернувшись в гараж, открыла багажник и обнаружила его. Далее, я должна была продемонстрировать, как реагировала, как достала цветы, как перенесла наверх коробку с вином,— и все это по нескольку раз. Мне показалось, он не верит, что у меня хватило сил справиться с коробкой, что он считает, будто у меня был сообщник, который мне помогал. Да, точно, именно такое ощущение у меня и было, что он считает меня преступницей. Ах, Джон, ты даже представить себе не можешь, как это тяжело — раз за разом повторять одно и то же, когда они — ты наверняка знаешь, как это звучит на их полицейском жаргоне,— тебя пасут. Да, что и говорить, слово меткое — чувствуешь себя так, как будто тебя водят на поводке. И постоянно унижают. Да-да, именно унижают. Сначала тебя просто просят показать, потом заставляют повторять раз за разом; наконец это становится чем-то вроде дрессировки. Просто невозможно выдержать. А когда что-то выходит не так, как в прошлый раз, в глазах у них сразу же загорается подозрение, тон становится многозначительным, начинаются разные намеки. Это просто ужасно.
Она говорила все громче и громче, видно было, что с каждой минутой ей все труднее сдерживать себя, и вот наконец ее прорвало. Она закусила губу, спрятала лицо в ладонях и всхлипнула. Заикаясь, она выдавила сквозь слезы:
— Они… они, наверное, считают… что я… что я…
— Тише, дорогая, не надо, успокойся.— Он погладил ее по волосам.— Ты же знаешь, это их работа. Не надо, не думай об этом. Да и кроме того, уверяю тебя, ты ошибаешься.
Он почувствовал, что она пытается взять себя в руки. Наконец она подняла голову. Вынув из нагрудного кармана носовой платок, он протянул его ей. С благодарной улыбкой она взяла его и вытерла слезы.
— Да-да, конечно,— извиняющимся тоном сказала она.— Но все это было так странно. Реальное выглядело нереальным и наоборот. Он даже задавал мне вопросы типа: «Изучали ли вы когда-нибудь анатомию?», «Были ли вы несчастливы в браке?», «Не подозревали ли вы, что муж вам изменяет?».— Эльза Вульф горько усмехнулась.— «Изменяет». Как будто весь Париж этого не знал. Чего он у меня даже не пытался узнать, так это ревновала ли я его.
— А ты ревновала? — Вопрос вырвался у Тирена прежде, чем он успел сообразить, что задавать его вовсе не следовало, однако она, казалось, даже не заметила его нетактичности.
— Не знаю. Когда-то я действительно его ревновала, но со временем… Это случалось так часто и казалось таким неизбежным. Невозможно все время жить с чувством, что тебя обманывают, или, если хочешь, унижают,— и так каждый день, год за годом.
— Понятно.— Еще один нескромный вопрос так и вертелся у него на языке, но на этот раз он сумел сдержаться, тем более что она и сама уже начала на него отвечать.
— Наш брак не был несчастливым, скорее, каким-то нейтральным, что ли? Он часто дарил мне подарки — красивые платья, разные драгоценности. Хотя деньги, на которые он все это покупал, и были нашими общими, но я ценила эти знаки внимания; кроме того, мы могли себе позволить эти небольшие расходы. Сама я изо всех сил пыталась играть свою роль как можно лучше.