Прошагав несколько кварталов, он взял такси и доехал до Пляс дю Тетре — где-то же надо было начинать поиски. Майку он вывернул наизнанку и чувствовал теперь, что впервые за всю жизнь Бетховен стал так близок его сердцу. Ему уже показали нескольких девушек по имени Женни, но все они были не те. Расспрашивая о ней, он описывал ее волосы, лицо, фигуру, и каждый раз ее образ вставал перед ним как живой, наполняя его страстным желанием и заставляя терпеливо продолжать свои поиски. Ведь где-то же она должна быть — может, на улице, а может, уже и в поскрипывающей кровати в чьих-нибудь жарких объятьях…
Женни? — нет, не она, снова нет. Он терпеливо расспрашивал шоферов такси, мальчишек в подворотнях, усталых проституток, настороженных сутенеров. Женни? Такая черненькая? Нет. Толстуха? Нет. А что, парень, она давно здесь ошивается? Не знаю. Внезапно ему показалось, что он видит ее — длинные распущенные волосы, отливающие медью. «Женни, это я». Она обернулась, тупо взглянула на него и попыталась изобразить своими густо намазанными губами что-то вроде улыбки. Разочарование сдавило ему горло — нет, это снова не она, не Женни. Он обшаривал все уголки, искал ее на улице Лафайет, на бульваре Ришелье, возле здания «l'Орега», на Рю Риволи и Севастопольском бульваре.
Наконец на Рю де Олль удача ему улыбнулась. Он заметил ее еще метров за пятьдесят. Она быстро шла навстречу. На ней были ядовито-зеленые брюки в обтяжку, заправленные в узкие красные сапоги на высоком каблуке. Волосы были собраны на затылке в пучок. Под мышкой она несла красную сумочку. Он преградил ей дорогу:
— Женни.
Мгновение она вопросительно смотрела на него, потом, по-видимому, узнав, рассмеялась.
— Я иду домой,— сказала она.— Проводишь?
С этими словами она сделала нетерпеливое движение, собираясь снова двинуться. Он кивнул.
— Я хочу переспать с тобой.— Он выжидательно взглянул на нее.
— Отстань,— сказала она.— Давай договоримся, ты не знаешь меня, я — тебя.
— Женни, мне негде жить. Можно, я поживу у тебя?
Она приостановилась и удивленно взглянула на него. В глазах мелькнули зеленые искорки.
— Негде жить?
— Брось,— сказал он,— не прикидывайся. Ты же знаешь — или, по крайней мере, понимаешь,— они меня ищут.
Поджав губы, она слегка кивнула. Большие карие глаза упорно избегали его взгляда. Немного помедлив, она сказала:
— Хорошо, сегодня можешь остаться у меня. Но только до завтра — понятно?
— Понятно. Я хочу переспать с тобой,— сказал он.— Я заплачу.
— Сколько?
— Тридцать монет,— сказал он.
Она снова остановилась.
— Тридцать франков,— изумленно повторила она.— Да ты что, с ума сошел?
— Я не это имел в виду,— ответил он.— Я отдам тебе все, что у меня есть,— до франка. Больше сотни.
— Это все, что у тебя есть?
— Все.
Какое-то мгновение длилось гнетущее молчание. Потом она сказала:
— О'кей, ладно, пошли.
Он лежал голый на кровати и смотрел, как она раздевается, ловя взглядом каждое ее движение и сгорая от нетерпения. Ее же это, по-видимому, забавляло, и она делала все, чтобы распалить его еще больше. Медленно, как бы поддразнивая, она снимала с себя одну деталь туалета за другой. Расстегнув блузку, она, как бы лаская, погладила груди. Скользнув вдоль бедер, ее руки медленно стянули узкие штаны; потом, повернувшись к нему боком, она освободилась от трусиков. Покачивая бедрами в такт шагам, она приблизилась к кровати и легла.
Она прижалась к нему; шелковистые блестящие волосы мягко щекотали его грудь. Это переполнило чашу — он пришел в какое-то неистовство, подмял ее под себя, резко, толчками, овладел ею, так, что она жалобно застонала. Нет, кошечка, теперь не ты, а я буду играть с тобой. Грубо навалившись на нее всем весом, он напряг каждый мускул своего тела, с силой стиснув руками ее бедра. Грудь ее тяжело вздымалась, руки судорожно гладили его спину, стараясь унять, успокоить напор, жалобные всхлипывания молили о пощаде, однако он ничего не слышал — короткие, злые удары, пульсирующие в ушах, заглушали все. Он обхватил ее плечи, все сильнее сдавливая их, корчась и извиваясь в такт неистовым спазмам, раздирающим его тело, обнажающим нервы, сотрясающим внутренности, изнемогая от острого, обжигающего тело и душу желания, вжал, вдавил себя в ее тело, утонувшее в постели, и, наконец, горячая волна хлынула через край.
Еще несколько секунд он, обессиленный, измученный, лежал на ней в каком-то оцепенении. Потом медленно провел руками по всему ее телу — бедра, груди, плечи. Потянувшись к ее лицу, он поцеловал мочку уха. Пальцы его тем временем скользнули с ее плеч вверх и соединились вокруг шеи. «Какая тоненькая»,— мелькнуло у него в мозгу по мере того, как хватка становилась все жестче. Лишь после того как замер последний хрип и неподвижное безжизненное тело перестало вздрагивать, он разжал наконец пальцы. Он еще долго лежал неподвижно, вдыхая аромат ее тела. Потом поднялся и, склонившись над кроватью, посмотрел на нее. В ее невидящих глазах застыла мука. Он закрыл их.