В это время пошел дождь.
Краски выплеснулись из горшков, смешались с дождем, и над рекой повис радужный мост.
— На мост! — закричал Азамат беглецу. — Взбирайся на мост.
Человек взобрался на разноцветную радугу и по ней спустился к Азамату. Волки остались ни с чем, только зубами лязгали.
— Ты волшебник, — сказал спасенный человек Азамату. — Как тебя зовут, добрый человек?
— Азамат, — ответил красильщик.
— Мост Азамата! Мост Азамата! — повторял человек. А красильщик думал:
«Мои краски никто не покупает. Пусть же они хоть таким образом служат людям».
Взял Азамат свои горшки и разбросал их в разные стороны.
С тех пор как только идет дождь, вода мешается с красками, и в небе загорается чудесная радуга.
Люди называют ее Азамат кебера, что значит мост Азамата.
— А что, в городе у вас бывает радуга? — прищурился дед.
— Бывает.
— Ага, ну вот ты по ней и прибегай к нам в деревню почаще.
ХОЛМ ШЕВЛЕБИ
Друг с полуслова нас поймет,
И с пол-удара конь уносит…
Пусть дважды не окликнет тот,
Кто нас о помощи попросит…
автра я уезжаю…
На дворе уже осень. Идет мелкий дождик, и кажется, что деревья плачут, роняя мокрые листья. Лес словно осиротел, потеряв зеленое убранство.
Изредка выглянет солнце и снова скроется в облачной хмури.
Пусто на полях, птицы улетели. Земля будто притихла, съежилась, ожидая грядущих холодов.
И только в селе стало людно, шумят по вечерам посиделки-улахи. Шутки, песни, смех. Девчата под гармошку пляшут, частушки поют.
Послушаешь — душа радуется. В то же время немного грустно. Пора расставаться с дедом. Давно уже перестали мы выгонять табун в ночное, но видимся с ним каждый вечер.
Вот и сегодня я заглянул к Ендимеру в просторную, светлую комнату. В ней пахнет свежевымытыми полами и типографской краской: газет на столе целая груда.
Молодые конюхи ушли гулять. Дед, упершись локтями в стол, пыхтит своей трубочкой.
— Пожил бы еще, ай наскучило?
— Нет, мучи, ехать надо. Отпуск кончается.
— Отпуск, — шевелит губами дед. — Это, конечно. Причина…
В этот вечер мы долго засиделись, толкуя о том о сем: какой выдался год урожайный и сколько домов в деревне прибавилось.
— Мучи, — попросил я, — много я слышал от тебя интересного, может, расскажешь еще чего-нибудь напоследок. Ну, хотя бы про тот холм возле Сугутского леса. Шевлеби, кажется, он зовется.
— А-а, — закивал дед. — Шевлеби там похоронена. О, это давно было, во времена Патька-патши, так у нас Пугачева звали. А Шевлеби у него атаманшей была.
— Расскажи, мучи, пожалуйста…
…— Пришла она как-то к Патьке-патше, к Пугачеву то бишь, — начал дед, — он как раз со своим войском Волгу перешел и остановился возле города Сербю, по-иному — Цивильск. Пришла и сказала: — Возьми, отец, в отряд. Я все умею: и на коне неоседланном скакать, и из лука стрелять. И держать ангар и саблю. Возьми, прошу тебя, а уж я отомщу врагам за все мои беды и несчастья.
— Кто же твои враги? — спросил Пугачев.
И рассказала Шевлеби, как убили сельские куштаны ее отца и как ушла она жить к дедушке. Но и тут ее горе настигло. Рассердился сельский поп на деда, что тот отказался девчонку крестить, подговорил ярыжек, те драку затеяли да сгоряча деда насмерть прибили.
С малых лет пошла Шевлеби по чужим людям: овец пасла, детишек нянчила, табуны гоняла. А выросла, расцвела цветком луговым, тут ее схватили куштаны, задумали силком просватать. Но не далась им, ночью жениха связала, а сама — в степь. Тут и прослышала про Патьку-патшу.
Пожалел ее Пугачев, а взять к себе отказался:
— Куда нам девушки, жизнь у нас кочевая. Лучше дам тебе денег, сколько пожелаешь. Найдешь себе жениха по сердцу и живи на здоровье, детишек воспитывай. А воевать — не женское дело.
Опустила голову Шевлеби, однако перечить не стала. «Дай, — думает, — погляжу, что тут и как…»
А был в стане Пугачева молодой воин, сынок дворянский.
Переметнулся он к Патьке-патше еще под Казанью, стал верно служить. Звали его Калюн, настоящее имя или прозвище, никто не знал…
Влюбился Калюн в чувашку и научил ее уму-разуму. Я, мол, выдам тебе мужскую одежду да еще охранную грамоту. Соберешь в своих землях отряд да с ним и к Пугачеву явишься. Тогда уж он тебя примет.
Сказано — сделано.