Жаль, крыльев нет!
ыл тот Яндуш родом из Сугут, — начал дед Ендимер, — жил он лет двести тому назад…
Дед закашлял и долго не мог утихнуть. Что-то с ним неладно, должно быть, простыл, — третий день сидит дома. Скучно без дела, вот и обрадовался моему приходу.
Мадусь-кинеми[14] тоже приняла меня ласково.
— На внука нашего похож, на Мишку, — сказала старуха, обмакнув глаза фартуком. — С войны Мишенька не вернулся…
Мучи и кинеми живут с семьей младшего сына. Семья невелика: сам, невестка да два внука. Внуки уже большие, ушли в клуб, в соседнюю деревню.
Ендимер хоть и слаб от болезни, а не прочь пошутить. Вчера посмешил меня басней про чирей, может, и вы ее слышали?
Жил да был чирей. Жил-тужил, потому как все время был один-одинешенек. Только стало чирью скучно, и надумал он найти себе дружка-товарища. Ходил-бродил — повстречал медведя да и сел к нему на лапу. А медведь, как только почувствовал помеху, подбежал к дубу и ну тереться лапой о кору. Не понравилась чирью такая дружба, сбежал он от медведя и вскоре появился на носу у свиньи. Но и та не очень-то с ним церемонилась. Пошла в огород копать картошку, весь чирей перепачкала Не стерпел незваный гость, опять бежал… Где только бедняга ни пристраивался: и на копыте лошади, и на хвосте собаки, — нигде прижиться не мог. И вот нашел человека.
А человек, как только увидел чирей, лег в постель и застонал. Стал он чирей ласкать-голубить. И вазелином его смажет, и марлей обвяжет. А тому только того и надо. Обрадовался, что нашел хорошего человека, и навсегда остался с ним.
Сколько таких присказок знает дед! Долгую жизнь прожил, много видел, слышал, а кое-что и сам придумывает.
Ендимер перестал кашлять, перевел дыхание.
— Чертова хворь, прицепится, как смола, — никак не отстанет. Пробовал выгонять — и пивом, и брагой на меду. Авось поможет. — И сердито добавил: — Не умеем беречь здоровье. Татары вот говорят: «савлык-буян», здоровье — богатство.
И вдруг уставился на меня с усмешкой:
— А ты от кого это слышал про Яндуша?
И, не дожидаясь ответа, повел рассказ.
…Среди дремучих лесов, глубоких оврагов да болот непролазных затерялось село Сугуты. Жили здесь по старинке: охотились, рыбу ловили, держали пчел. И хотя из-за дремучего леса редко выглядывало солнышко, было здесь всегда по-осеннему сумрачно, — однако люди эти любили свет и простор и в добро людское верили.
Жил в этом селенье старый Кайнар, землепашец. Избенка у него под стать остальным — низенькая, неприметная, по окна в землю вросла. Печь в избе век дымила, потолки черны от копоти, а в запечье по ночам распевал свои песни сверчок.
И так же, как в других избах, рождались здесь дети, вырастали, женились, работали денно и нощно: пахали, сеяли, собирали хлеб, справляли свои немудреные праздники, платили куланай, мечтая о лучшей доле, и, не дождавшись ее, умирали.
А изба оставалась… Правда, и она постарела, и вроде бы сгорбилась. По ночам, притаившись во тьме, слушала песни ветра. О чем он нашептывал? Может быть, о дальних, неведомых странах, о богатых угодьях и славных баторах, что приносят людям счастье на остриях своих сабель.
Пришло время, стал хозяином в избе молодой Туран, сын Кайнара.
Жил Туран, как и его отец, закусывая черный хлеб запахом дыма. А тем временем властитель края, могучий тархан, строил себе неподалеку крепость, — и там должны были отрабатывать крестьяне, жители села.
В семье Кайнара на работу ходили двое — сын Туран и внук Яндуш — молчаливый, задумчивый паренек.
С малолетства был он таким, на других непохожим. Бывало, во время пахоты размечтается и не заметит, что лошадь встала или вовсе сошла с борозды.
— Ты, малец, словно бы и не нашего корня, — говорил старый Кайнар. — Ни дать ни взять — барчук, все бы тебе ворон считать, а дело стоит. Ты ведь хлебопашец! Помни об этом, не думы нас кормят — руки.
— Думать никому не заказано, — отвечал Яндуш.
Когда минуло ему пятнадцать лет, смастерил Яндуш самокат. На нем можно было подняться даже на гору, если не очень крута.
Прослышал об этом чуде сам тархан и велел привести к нему мальчишку, а заодно и самокат.
А у тархана жил поп, которого русский царь послал крестить чувашей. Не понравился попу самокат. Пошептал он что-то тархану, и тот приказал бесовскую машину сломать, а Яндушу всыпать плетей.
Вернулся Яндуш домой, ни словечка не обронил. Опять стал думать. Выдастся передышка, ляжет в траву и смотрит на небо. А в небе коршун парит, раскинув крылья. Смотрит Яндуш на коршуна, глаз не сводит. Потом стал пропадать в лесу.