— Ты будешь жить, будешь, — беззвучно шевелил губами старик.
…Дед Ендимер с минуту молчал.
— Вот и все, — сказал он. — Говорят, перед смертью успел он шепнуть Кайнару: «Ты все-таки неправ, дедушка. Дорогу без мостов можно построить, если взяться всем вместе. Одному трудно. Мне бы подучиться немного…»
В тот день Яндуш скончался. Поп назвал его проклятым богом и не дал похоронить на сельском кладбище. А старому Кайнару сказал:
— Видишь, мой бог сильней твоего. Твой хотел, чтобы негодник поднялся в небо, а мой запретил.
На что Кайнар ответил:
— Богом-убийцей я бы не стал хвастаться, батюшка.
Поп рассердился и обозвал Кайнара старым дураком.
Ендимер снова помолчал, кутаясь в одеяло.
— Маттур этот Яндуш. В народе так зовут людей с орлиной душой. Без них жизнь на земле давно б захирела, как стоячая речка. Люди эти борются и гибнут. Но даже смерть над ними не властна…
ЦВЕТЫ ЭЛЬБИ
Как во темном бору цветы алые,
Цветы алые, ровно звездочки,
Яркий свет от них по густой траве,
Для кого они горят-светятся?
Как я вышла на люди красавица,
Смотрят все на меня — не насмотрятся.
— Ну и девица, красна ягодка.
Эх, для кого она, красота моя?
ы перегнали табун на луг Тимерле. Лошадям здесь приволье — трава до колен. И пастухам удобно, захочешь развести костер, за хворостом далеко не нужно ходить, кругом — кустарники, сухостой. Собирай только, не ленись.
…Солнце зашло, и небо стало гуще синьки, упала прохлада…
Лошади рассыпались по лугу, ищут, где трава посочней. Пастухи прилегли отдохнуть, а мне захотелось размяться, сходить на ближайший холм Чегерчек и оттуда поглядеть на вечернюю землю. Я позвал Ендимера. Дед любил побродить, но сейчас лишь рукой махнул — умаялся за день.
Тропка вывела меня на вершину. Луга внизу уже подернулись сизой кисеей тумана, а верхушки леса были розовые от солнца. Я обернулся и замер. Неподалеку, в ложбине, алой копной цвели георгины, большой, ухоженный куст в кольце из зеленого дерна.
Откуда они здесь, вдали от дороги? Я спустился вниз. Вблизи цветы казались еще ярче, крупней.
Я долго стоял, любовался, потом решил: сорву один цветок, отнесу деду. И только подумал, как позади раздалось:
— Не трогай! — И я увидел Ендимера верхом на коне. Силуэт всадника с минуту недвижно маячил на фоне синего неба: — Не надо, — повторил старик, медленно спешиваясь. — Это цветы Эльби!
— Эльби? — спросил я дрогнувшим голосом: появление деда было неожиданным.
Ендимер, наклонясь, поправлял спутанные ветром побеги. Потом сел на травянистую оградку, закурил.
— Так и знал, дойдешь до цветов — сорвешь, — хмуро обронил дед, — вот и примчался.
— Мучи, откуда здесь эти цветы? Ведь георгины-то… садовые.
— Э-э-э… ачам, — прервал меня дед, — долго рассказывать!
Но я уже чувствовал, что тут какая-то тайна и что дед не удержится — расскажет.
— Это случилось давно, когда на чувашские племена напал хан Тимер, что значит железный. Говорят, жестокая битва была на этом месте. — Дед рукой показал в сторону луга. — Враг был силен. Дрогнули, отступили чуваши. — Дед покачал головой. — И вот, понимаешь, в самый трудный момент с холма послышалась песня. Гордая такая и печальная.
И молодые, и бородатые воины сразу узнали голос Эльби.
Красавицей слыла она. Что лицом, что походкой — ну прямо княжна писаная. А голос у нее был — краше соловьиного. Нет уже на земле нашей таких певиц. — Ендимер даже рукой махнул. — Так вот, услышав голос Эльби, бежавшие остановились. Девушка пела о войне, о клятве, данной воинами матерям и невестам, о мужестве и гордости мужчины, который способен с улыбкой погибнуть, защищая родную землю.
— Да, стар уже стал, многие песни ее забылись, — дед кашлянул. — Когда мальцом был — знал. Бабка моя часто пела. Замечательные были песни! Прямо за душу брали. — Дед, сожалея о прошлом, прищелкнул языком. — Так вот, остановила песня бегущих, сердца отвагой заполнила. Вспомнили люди о долге своем — о родных, о любимых, о детях.