Вот и сегодня мы остались одни.
Дед пытливо косится на меня. В отблесках костра голова его кажется серебряной копной и весь он, застывший, как изваяние, похож на древнего божка.
— А ты что же остался, не побег? — вдруг спросил он меня.
— Да так… не тянет. Да и знакомых нет. А чужаком — неловко.
— По нонешним временам и чужак — свояк. Как это поется… по статистике девять ребят…
Дед потряс копной. Кажется, впервые за эти дни губы его тронула усмешка.
— Выходит, в старики записался? Негоже, сынок. Молодость дважды не приходит, она как сладкий сон. Теперь-то и повеселиться. Когда же еще?
Издали, от деревни, донеслись отголоски песни. Старик помешал палкой в костре. Вспыхнуло пламя, занялся с боков подсохлый хворост.
Рядом что-то зашуршало. Я обернулся и узнал Хлата, красивого жеребца с тонкими, высокими бабками. Мы с ним уже подружились. Глаза Хлата блестели, как мокрые сливы. Он ткнулся мордой в мое плечо, и я, не глядя, протянул ему кусок сахара. Ладонью ощутил горячие, шершавые губы. Конь благодарно фыркнул.
— Все, нет больше, нет, — сказал я, слегка отталкивая настырную голову. — Ты же все съел.
Хлат понял, всхрапнул и запрыгал к опушке, где пасся табун. А у деда просветлело лицо.
— Так зачем тебе мои байки? — вдруг спросил он, вскинув мохнатые брови. И, не дожидаясь ответа, добавил: — Лучше приляг, чапан подстели. Ночь долгая. — Окинул взглядом небосвод и легонько вздохнул:
— Красота-то какая. На веки веков…
Небо и впрямь дышало вечностью, я словно впервые ощутил это с каким-то острым, щемящим чувством. В черной бездне Большая Медведица сыпала из своего ковша изумрудные блестки. Мигали звезды, золотистая пыль далеких миров растекалась в Млечном Пути.
Сверкнул метеор и погас, оставив огненный след.
Во мне вдруг проснулась ребячливость, и я, как в детстве, крикнул:
— Чур, моя звезда…
— Твоя звезда — ракета, — усмехнулся дед, — где-то там кружится, верно. А это не твоя звезда. И не звезда вовсе, а огненная стрела батора по имени Казял.
Старик взглянул на меня — не смеюсь ли. А я замер: «Вот оно, раскрылся сюпсе[1] сказаний». А вслух произнес, скрывая волнение:
— Что это за стрела, расскажи, пожалуйста, мучи[2].
— Ладно, расскажу, — согласился дед.
Он не спеша прочистил трубку, набил ее табаком, жилистыми, в старческих чешуйках пальцами подхватил уголек. К напоенному травами воздуху примешался аромат табака.
— Когда-то люди на земле жили счастливо, — начал Ендимер. — И не было ни злых, ни глупых, ни богатых, ни бедных.
В те времена светило три солнышка и на земле была благодать — сплошное лето. На деревьях росли плоды, каких сейчас и не увидишь, на полях зрели хлеба богатейшие. А в реках и озерах столько водилось рыбы, хоть руками лови.
Так проходили века.
Однажды появился на земле злой человек. Известно, зло с добром не уживаются, и задумал он недоброе — покорить род человеческий и самому людьми править.
Породил тот человек потомство таких же, как сам, злых и завистливых, куштанами прозвал их народ. Они не хотели, чтобы люди жили в мире, благополучии и тепле. И решили во что бы то ни стало погасить одно солнце. Объединились они и стали мутить людей, сбивать их с толку.
— Не нужно нам три солнца, хватит одного, — говорили они. — Такая жара только старикам-асчахам[3] на пользу: кости греть. А нам пора привыкать к суровой жизни, потому что кругом враги, и они застанут врасплох нас, изнеженных, привыкших к теплу.
— Бейте асчахов, не нужна нам их мудрость, от нее один вред.
— Топите их, лежебок!
Подослали к людям колдунов-йомзей, и те в один голос:
— Убейте солнце! Убейте солнце — так повелели наши духи-покровители.
Асчахи предостерегали людей, чтобы они не верили коварным болтунам.
— Есть в природе свой порядок, не нам его нарушать. Природа за это мстит. Три солнца в небе — это большое счастье. Разве плохо нам живется?
Но куштаны нападали на асчахов, высмеивали их.
Многие, одурманенные речами их, стали колебаться.
Проходили годы, все больше опутывали народ куштаны: кого уговором, кого силой. Теперь у них на службе была стража с тяжелыми мечами. Попробуй скажи слово поперек — живо приструнят.
Однажды куштаны собрали на большой площади своих сторонников. В небо понеслись горящие стрелы, извещавшие о важном событии.