Вернулась Улбиге к своему племени, а у пещеры уже костер горит.
С тех пор люди не боялись больше ни зимы, ни диких зверей, стали рубить себе избы. А Улбиге уважали все от мала до велика.
Однажды к Улбиге зашел сосед, поздоровался с ней, а женщина, хлопотавшая у печи, как на грех не расслышала. Сосед решил, что Улбиге загордилась, не желает с ним знаться, и закричал на нее в сердцах:
— Пусть с тобой шайтан здоровается! Ноги моей здесь больше не будет, карга проклятая!
Обернулась Улбиге, не поймет, в чем дело, а у самой от обиды слезы выступили.
Вуткайк это слышала и очень разгневалась. Как только сосед затопил свою печку, огонь выскочил наружу и ну плясать по избе — все сгорело, одни головешки остались.
— С тех пор огонь мстит всем, кто нехорошо отзовется о женщине или начнет при ней сквернословить, — подытожил Ендимер. — Женщина — святыня. Мать! Она дает жизнь человеку…
Сказка мне понравилась, Ендимер заметил это. Некоторое время он молчал задумчиво, а потом вздохнул, покачав головой:
— Нет на свете лучшего лекарства, чем доброе слово, так неужто его жалеть людям. Жизнь, она и так коротка… Слыхал песню «Амарткайк»? Нет? Вот я тебе напою, послушай.
СКАЗАНИЕ О САРРИ-БАТОРЕ
Цветок свой мед отдал пчеле
И, радуясь, лелеет завязь…
Себя для друга не жалей
И счастлив будь врагу на зависть.
этот вечер я засиделся у Ендимера допоздна и услышал от него еще одну историю, которая, по-видимому, родилась вскоре после взятия русскими Казани. Что тут правда, что вымысел — судите сами…
Однажды старейшина чувашского селения по имени Сарри-батор ушел со своими воинами в поход. А в это время напали на село данники казанского хана: дома разграбили, жителей увели в рабство.
На обратном пути Сарри-батор узнал о несчастье и приказал своим воинам догнать ханский отряд.
В темном лесу чуваши настигли ханских слуг и разбили их, а сельчан своих вызволили.
Дважды в том тяжелом году нападали ханские отряды на села чувашей, несли с собой смерть, плен и разорение.
Решил Сарри-батор идти в Московию, туда, где, по словам купцов, стояли каменные города, а воины имели ружья, поражавшие громом и молнией.
— Попросим у царя помощи, — сказал он послам, — мы готовы перейти в Московское подданство, чтобы жить спокойно, в мире и согласии.
День проходил за днем, ночь за ночью, а от Сарри-батора не было вестей, и сам он не возвращался.
— Не случилась ли какая беда, — качали головами седобородые старцы. — Что-то долго их нет.
— Сам великий Киреметь покарал дерзких за то, что осмелились ехать в страну нечестивцев, — говорили те, кто не желал союза с Московией и хотел склонить народ на сторону хана.
— Не может Киреметь покарать ходоков, — стояли на своем старцы. — Боги благословили батора.
Они говорили правду. Перед дорогой жрецы принесли жертву Киреметю: сварили тайын-сыра — священный напиток. Потом отвели быков в священную рощу, где была молельня — Киреметь-карди.
Старшина, жрец и мачавар-смотритель помолились на восток. Потом к ним привели одного из быков. Жрец зачерпнул расписным ковшом воды и плеснул на животное.
— Принимай наш дар, великий и добрый…
Но бык как ни в чем не бывало продолжал перемалывать свою жвачку.
— Уберите его, — сказал шепотом жрец, — не принимает его Киреметь.
Подвели другого быка. Этот, как только на него попала вода, тряхнул головой, замахал хвостом.
Люди облегченно вздохнули.
Скоро алая бычья кровь залила траву. На нее вылили еще тайын-сыра. Быка освежевали, тушу разрезали на куски.
— Пусть будет у Киреметя, — начал жрец, — пусть будет у Валем Хози, пусть будет у Илькумера, Михенбера, пусть будет у Вылах добрый тайын-сыра и наш чюк… Пусть насладятся.
К обеду послы съели все мясо, выпили тайын-сыра, снова помолились, встав на колени лицом к востоку. Потом стали разглядывать священное дерево: что им ответит Киреметь? Если он недоволен, на дереве покажутся два пера, а даст согласие — одно. Но бывает, что ему безразлична людская затея, тогда он вообще не даст о себе знать.