Бросились сквозь толпу, но старики удержали отчаянных. Зря, мол, только головы сложите, не нам тягаться с солдатами, у них ружья — близко не подпустят. А наш Ахун еще вернется, непременно вернется, не такой он человек, чтобы в неволе сидеть.
Едва угомонили парней.
А тем временем солдаты окружили Ахуна, готовясь в дорогу. Ахун трижды поклонился людям и сказал:
— Эй, ял-йыш, не поминайте лихом. Еще встретимся.
— Ишь ты, храбрец, — посмеялся офицер, — значит, смерть лучше тюрьмы? Вот тебе кинжал. Коль не дорога жизнь, покончи с собой, и нам меньше возни. А? — И снова засмеялся.
Засмеялись и солдаты.
Взял Ахун кинжал в свои закованные цепями руки.
— Хорош, — сказал, — булатная сталь.
— Так что ж, боишься?.. — спросил офицер. И не закончил. Сверкнула сталь, и кинжал вонзился в сердце карателя.
Ахнул народ. Растерялись солдаты. Но быстро опомнились. Словно бешеные псы набросились на Ахуна. Еще крепче скрутили беднягу, привязали к телеге да и поспешили вон из деревни.
С тех пор никто больше не видел Ахуна.
Одни говорят, будто казнили его в губернском городе, другие — что сослали в Сибирь, а то еще слух прошел, будто в пятом году видели его в самой Москве на баррикадах…
ПЕВЕЦ
Коли доброе зерно посеяно,
Добрым колосом обернется.
Коли доброе дело содеяно,
Доброй памятью отзовется.
вот послушай историю. Не знаю, что в ней правда, что придумка, ведь с тех пор лет сто прошло, а может, больше. От деда своего слышал. Бывал он за Чебоксарами.
Приехал в одну деревню русский, по виду барин: жилет на нем с цепочкой, шляпа, очки. А лицом прост, глаза добрые.
Остановил свой тарантас на площади возле крайнего дома. Огляделся по сторонам, видно, все ему здесь в диковинку. Ребятишки поодаль в лапту играли, как завидели барина, попритихли, рты разинули. Кто-то крикнул:
— Вырас килче! Русский пожаловал!
Стоят, глядят — что-то он делать станет! Которые посмелей, подошли поближе, однако расстояние держат — боязно.
Русский ласково усмехнулся, поманил ребятишек пальцем.
— Кил! Идите сюда.
Ребята помялись, сделали шажок, другой. А русский все улыбается.
— Что ж вы, — говорит, — первый раз человека видите? Может, вас очки мои пугают? Так я их снять не могу, — повертел очками и снова надел. — Я, братцы, без очков, как без рук. Не вижу, глазами слаб. Без очков даже не различу, кто вы: мальчики или девочки.
Ребята рассмеялись — страх прошел. Один из них, черноголовый, подошел близко. Русский с ним поздоровался за руку. Потом вынул из кармана пулу.
— На, — сказал, — ешь, храбрец.
Мальчишка на радостях — пряник в рот.
А русский между тем достал из тарантаса кулек с пряниками — и ну угощать. Никого не обделил.
Тут и взрослые подошли. Видят, человек хороший, позвали в гости — так обычай велит.
Сидит русский в избе, на столе хлеб-соль, молоко из кружки пьет, по-чувашски разговаривает, о житье-бытье расспрашивает. А потом и о себе сказал, какая нужда привела его к чувашам. Оказывается, он ученый, песни собирает, вот желал бы узнать, есть ли в деревне певцы.
— Давеча, — говорит, — ехал лесом, ох и знатно кто-то пел неподалеку. Видно, на грибы набрел, да и запел на радостях. Не ваш ли сельчанин?
— Никак, это Хведи, — отозвался кто-то из хозяев.
Тут же послали ребятишек — найти песенника.
Явился Хведи, поклонился гостю и встал в сторонке. Мужик как мужик, землепашец, от других не отличишь.
Русский попросил его спеть.
— Спой, Хведи, спой, не робей, и мы послушаем, — подхватили крестьяне.
Хведи бровью повел, приглядываясь к гостю. Чудной, дескать, русский. Таких еще не бывало. Исправник ли заедет в село или судья, — от них кроме крику ничего не услышишь. А этот жизнью интересуется, песни ему нужны.
Гость, видно, понял, о чем Хведи думает, сказал негромко:
— Хочу, — говорит, — в русском журнале ваши песни напечатать. А то, мол, некоторые думают, что нет у чувашей стоящих песен. А я не верю… Не тебя ли я в лесу сегодня слышал?
Хведи кивнул головой и запел:
Даже не верилось — этакий мужичок невидный, а голосище! Прямо волшебство какое-то…