А по пятам за Патькой-патшой уже шло царское войско. Редели отряды Пугачева. А тут еще кое-кто из бывших друзей врагу продался, заговор учинил, — только и ждали случая выдать атамана.
Калюн-то обо всем этом знал, да Шевлеби не сказывал.
На коротких привалах, положив голову на седло, предавалась Шевлеби девичьим своим мечтам.
— Вот одолеем врагов, — говорила она Калюну, — заживем с тобой счастливо.
— Хорошо бы, — вздохнул Калюн, — да только не верится.
— Почему, — удивилась Шевлеби, и в глазах ее мелькнул испуг, — нас вон сколько, большая сила.
— Сила силу ломит…
— Ну и шутник ты, милый, — улыбнулась девушка, но улыбка была невеселой.
До Пугачевского стана оставался один переход. В полдень вернулся ходивший в дозор Калюн, а с ним еще казак молодой. Вид у обоих встревоженный.
— Шевлеби, — позвал Калюн, — седлай коня, отъедем к лесу, поговорить надо.
Поскакали втроем за лесной мысок, остановились.
— Шевлеби, — сказал Калюн, а сам не сводит с девушки глаз, — дело наше проиграно, сопротивляться нет смысла, Пугачев в ловушке. Генерал обещал жизнь всем, кто сдаст оружие.
Посмотрела на него Шевлеби, а у самой в лице ни кровинки. Не сразу даже поняла, о чем он говорит, а как поняла, только и смогла вымолвить:
— Предатель. — А сама в слезы.
— Тише, — схватил ее за руку Калюн, но девушка вырвалась. — Тише, Шевлеби. Сама посуди, один в поле не воин. Заговор созрел. Ждут нас неподалеку верные люди, не поспеем сейчас, завтра поздно будет. Ведь нам жить надо, тебе и мне! Ради тебя прошу, ради детей наших будущих…
Не дал ей опомниться, схватил коня ее за поводья, своего с места пришпорил.
— Брось, — закричала Шевлеби, — брось! — Едва не задохнулась от злости. — Я тебя любила. А ты, ты…
Рванулась в сторону и поскакала назад, в лагерь, а на уме одно: опередить заговорщиков, домчаться с отрядом до Пугачева, спасти его. Калюн с казаком тоже не дремали, кинулись ей вдогонку.
— Шевлеби! — кричал Калюн, — заклинаю… во имя нашей любви.
И вот уже близко они, еще немного и схватят девушку.
— Стой, — крикнула девушка, на ходу осадив коня, — шаг ступишь — убью!
Но Калюн все приближался.
— Стой, говорю в последний раз.
Шевлеби сорвала с плеча тугой лук. Блеснула стрела. Калюн только руками взмахнул. Замер в воздухе хриплый стон.
— Что ты наделала, Шевле…
Атаманша уже скакала к лагерю. Еще один поворот, а там — открытое поле. Но позади все громче стучали копыта. Знал казак — упустит Шевлеби, и тогда ему конец. Вскинул ружье:
— Крсс-с-с!
— А-ах!
Медленно сползла с коня Шевлеби, а казак повернул обратно, стлалась над лесом пыль, отмечая путь предателя.
К вечеру чуваши отыскали атаманшу. Лежала она в траве, глаза ее были открыты, в них синело небо и плыли легкие тени.
Схоронили Шевлеби в родных местах, на холме.
В старые времена холм считался священным. Сюда приходили девушки перед свадьбой, молча ждали благословения Шевлеби. Бездетные жены просили ее подарить им ребенка.
А те, кого обманул жених или муж, просто молились, верили, что Шевлеби отведет беду.
— Мучи, — сказал я взволнованно, — а ведь ты настоящий сказочник. Другого такого теперь уж, видно, не сыщешь.
Старик мягко улыбнулся.
— Земля меня родила, земля выкормила, скоро и назад позовет.
— Ну уж скоро… — попытался я утешить деда. — Всех в свое время.
— Так-то так, — кашлянул Ендимер, — но одни к ней, матушке, близки, а другие от нее далеки.
…На другой день встал я рано, решил на прощание сходить поклониться легендарной чувашке. Поднялся по отлогому склону холма, где журчала речушка, над которой, говорят, даже зимой клубится пар. На вершине было пустынно, ветер гулял по жухлой, высокой траве. И подумал я, что приеду домой и расскажу о Шевлеби своей невесте. Слышишь, Шевлеби! Мы придем к тебе перед свадьбой и молча попросим счастья, о котором ты так мечтала.
