— Мама!
— Это меня так расстраивает, — и она театральным жестом прижала руку ко лбу. Продлилась поза недолго, Дис снова ожила и просияла:
— По крайней мере, ты точно согласишься поучаствовать в подготовке к свадьбе твоего брата.
В глазах у Кили потемнело, и он подавился. «Проклятая баранина», подумал он, и следующие минуты три откашливался и утирался. Да, это была окончательная моральная победа матери. Он вновь проиграл.
***
— Так ты женишься, — обвиняюще произнес Кили, стоило ему и брату остаться наедине. Фили потупился на мгновение.
В общем, этого следовало ожидать. Фили был молод и богат, и достаточно популярен среди своих сверстниц, а уж говорить о далеких дочках гномов из соседних королевств и не стоило: наслышанные о подвигах гномов Из-Под Горы, они только и млели в надежде привлечь одного из них.
Но так скоро?
— Помолвка пока что только начинается, — упредил вопросы брата Фили, — не хочу всего этого, знаешь… — он повертел пальцами в воздухе, хмурясь, — шумиха всякая.
— Неизбежно, — закатил глаза Кили.
— Девушка очень хорошенькая, — мечтательно добавил Фили. Кили удивился:
— Ты видел ее?
— Ты тоже. Даория, дочь Гаина из Синих Гор.
В памяти Кили мелькало что-то, связанное с качелями, далеким детством и отчего-то — памятью о розгах дяди Торина.
— Погоди, погоди… эта Даория… маленькая такая подлая девица, разбила тебе лоб, по-моему? Воровала пирожки, свалила на меня, да? Голубые глаза, да?
— Серые, — обиделся Фили за невесту немедленно, — и не сразу она мне его разбила. А воровали мы вместе… — он осекся, и Кили расхохотался, заметив, как краснеет его старший брат.
— Как бы там ни было, — пожал Кили плечами, — рад за тебя. Она тебе нравится, вы знакомы, согласись, это уже редкость по нынешним временам. Хорошо, что дядя Даин не ударился во все эти дворянские штучки.
— К этому был склонен больше Торин, — тихо добавил Фили, и они помолчали минуту.
— Мой повеса-братец решил остепениться, — подытожил Кили, вставая, — но почему матушка решила, что я чем-то могу помочь? Я не… ну… не особо понимаю во всех этих традициях, свадьбах.
— Это не матушка, — ответил Фили, — это я подумал. Ты живешь в Дейле. Я хотел бы, чтобы ты занялся приданым.
— Ты с ума сошел?
— Послушай, погоди! — Фили удержал Кили за локоть, — ну что мы можем тут найти в Горе? Золото-золото? Золотое золото и позолоченное золото?
— Знаешь, уже немало.
— Согласен. Но я хочу что-нибудь необычное. Что-то такое, чего нет ни у кого.
— А, ты тоже поддался «штучкам», — Кили вновь уютно устроился в кресле, и ухмылялся, — куда там дяде Даину! И что же ты хочешь?
— В общем, — Фили вновь покраснел, но не отступал, — Даория… короче говоря, она… у меня есть список. Только не показывай никому! — поднял он руку, — вот. Я переписал.
Кили прыснул в кулак. Будущая невестка уже вила веревки из его старшего брата. Вне всякого сомнения, впереди грядет нечто занимательное. Например, сражение с приземленной и предусмотрительной будущей свекровью Дис, которая — тут Кили пробежал список на пергаменте глазами — вряд ли одобрит введение в традиционный список «стеклянную посуду» и «табуреты из пихты гондорской». Не считая длинного списка дорогих тканей, хрустальных люстр и прочего дорогостоящего хлама.
«А запросы у девочки королевские», подумал Кили, но, взглянув в умоляющие глаза брата, сдался, и опустил плечи с тяжелым вздохом. Все-таки не каждый день, в самом деле, женится старший брат.
***
С самого рассвета Тауриэль ощущала странное предчувствие. Одеваясь и спускаясь в торговый зал, принимая первых покупателей шелка, эльфийка поминутно оглядывалась.
Ей все время казалось, что кто-то смотрит в спину и шагает след в след за ней.
Но смысл предчувствия она осознала лишь в то бесконечное мгновение, когда услышала у входа знакомые до боли шаги, и широким шагом в зал вошли три гнома, первого из которых она могла бы узнать со ста шагов в кромешной мгле. Тауриэль отпрянула прочь, и порадовалась аркам и колоннам, за одной из которых укрылась, сама не зная, почему.
Он ли это?
Но нет, сомнений не было. Это в самом деле был он. Тауриэль прижалась к стене, осторожно подтянула шлейф своего розового платья, и осторожно глянула из-за колонны. Кили.
Возмужавший, окрепший, поширевший в плечах, все такой же неотразимый. Он улыбался, заигрывая с Таривен. Трое эльфов в разных углах торгового зала хмурились. Девушки и случайные покупатели хихикали. Да, это был Кили, умевший привлечь к себе всеобщее внимание, и ничуть его не стеснявшийся.
Тауриэль сжала в руках медальон, напряженно следя взглядом за каждым движением гнома.
Смотри, смотри внимательно, эльфийская дева. Вот кого ты потеряла, вот кого оставила, и по кому теперь так сладко плачет твое сердце. По нему, развязно вышагивающему по залу, щупающему умелыми пальцами лучника ткани, по нему, улыбающемуся в пространство. На верхних полках он не мог достать до рулона зеленого шелка — и, ничуть не смущаясь, ногой подвинул табурет счетовода, опередив самого хозяина рабочего места на мгновения. Тауриэль удержала смешок, закусив нижнюю губу.
«Я схожу с ума, — и она прижалась спиной к колонне, закрыв глаза, и обняв себя руками, — сейчас задохнусь. Оно не имеет права так биться. Это меня задушит. Я не справлюсь…».
Она выгадала мгновение, и метнулась к следующему арочному укрытию.
— Большой заказ, — в голосе счетовода послышалось уважение, — но мы не сможем доставить его в Гору сейчас. В апреле погода еще не позволяет… побоюсь испортить дорогие ткани.
— Ничего, — Тауриэль замерла от звуков его веселого голоса, — подождите подходящей погоды. Но не затягивайте. Счет пришлите ко мне домой, я указал там адрес.
— Могу я осведомиться, уважаемый господин гном… предстоит большое торжество под Горой?
— Это приданое, — между делом буркнул Кили, оглядывая представленные в зале предметы, — невесте наследника Торина Дубощита.
— О, как это замечательно.
Сердце Тауриэли упало. Она открыла рот, надеясь вдохнуть воздух — но он лишь обжег ей рот, и никак не желал наполнять легкие. Мир вокруг потемнел. Рукой она едва нашла стену, надеясь, что ее не слишком шатает. Но, когда она вновь нашла в себе силы взглянуть в сторону торгового зала, Кили уже покидал его. В дверях он с кем-то поздоровался, окинул слегка напряженным взором ворох шелковых тканей, и растворился в свете улиц Дейла.
Тауриэль устояла на ногах. Да, сердце ее рвалось и билось, как подстреленная птица, и ей было больно, как никогда прежде. Но сейчас, когда она знала смысл и суть родившейся боли, ей ничего так не хотелось, как только продлить ее.