— Все счастливо уладится, — сказала она. — Я сердцем чувствую, что так будет.
— Ты продолжаешь писать свое письмо, Архимедия? — спросил Элиас.
— Да, — сказала она, бесцельно помешивая капусту в тарелке. — Я не закончила.
— Сегодня вечером мы вместе помолимся, — сказал он. — Может быть, это поможет направить тебя.
— Да, согласилась Мэдди.
Ошибка должна быть исправлена. Он не хотел чинить препятствий.
Мэдди помнила его в последний момент — она никогда не забудет его. Добродушная самоуверенность, великолепие и власть, звезды и бесконечность, мир на расстоянии протянутой руки. A bon chat, bon rat ниже возрождающегося феникса.
Хладнокровный, дерзкий, кровожадный в своей мести. Как хороший кот, ленивый и игривый, сильный и непрощающий, он уничтожал противника его же оружием, сбил с толку своих мучителей, бросил их в тюрьму, почти позволил им освободиться, швырнул их назад, возобновил свои голословные утверждения; поставил их перед лицом большого жюри, прежде чем по своей прихоти вновь освободить их.
Он был герцогом Жерво. У него были любовницы. Он преодолевал несчастье собственными силами.
Подойди, говорил он ей так много раз. Она даже слышала его голос.
Но все ускользнуло от нее даже в воображении, последняя нить, которая связывала ее с другой жизнью. Она могла писать свое письмо. Время пришло.
После ужина она с Элиасом и Констанцией в строгой гостиной слушала глубоко звучащие в молитве голоса старших. Она услышала все, что должна была написать. И позже она все написала без слез.
Кристиан сидел с почтой, бросая в огонь приглашения одно за другим. Он помедлил над письмом из Шотландии и отложил его в сторону. Он задумался, глядя на нераспечатанное письмо. Затем сломал печать и прочел его.
Он поднялся и прошел наверх.
В желтой комнате кроватка стояла в самом теплом месте и была тщательно занавешена от камина. Джилли отошла от нее.
— О, ваша милость, она только что проснулась и готова видеть вас.
Жерво кивнул. Девушка сделала реверанс и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
Кристиан подошел к изголовью и прислонился к кровати, наблюдая за девочкой с близкого расстояния. Диана не заметила его: она лежала на спинке, брыкаясь в своей длинной льняной рубашке и играя ножками. Сейчас у нее белый вышитый чепчик, крошечные, украшенные лентами тапочки, воротнички, нагруднички, серебряная погремушка, мягкая щетка слоновой кости и гребешок. Все, что нужно ребенку. О чем ему сказали Джилли и другие женщины в доме.
— Девочка, — сказал он нежно.
Диана повернулась на звук его голоса. Она научилась это делать совсем недавно. Смущенно сдвинутые бровки чуть приподнялись — она искала источник звука.
Кристиан подошел к изголовью кровати. Диана начала улыбаться, а когда он наклонился, она неистово заколотила ручками и ножками, завизжав от наслаждения.
Она стукнула его кулачками в щеку. Он отдергивал голову, издавая звуки при каждом ударе. Эта игра ее очень воодушевляла.
Кристиан выпрямился и протянул ей указательные пальцы. Она сразу ухватила их. Изогнув головку, чтобы смотреть на него.
— В Шотландии холодно? — спросил он ее. Она смешно наморщила лобик.
— Теплую одежду — пообещал он. — Я пошлю. Платья. Деньги. Безделушки.
Игрушки на день рождения. Интересно, дадут ли они ей их. Он не сможет писать ей или узнавать что-то о ее жизни. Это ему дали ясно понять. Он будет тайно оказывать ей материальную поддержку и не должен делать ничего, что могло бы привести к семейным конфликтам.
Конечно, это было самое лучшее. Самое лучшее для нее. Стоять в стороне и молчать так же, как он был в стороне при расторжении брака. Это тоже самое лучшее. Казалось, что он для всех становится причиной семейных конфликтов.
Он вытащил пальцы из детского кулачка и пошел к двери. Она повернула головку ему вслед. Морщинка нелепого беспокойства омрачила ее личико. Самое лучшее.
Он оглянулся на нее в немом отчаянии и молча закрыл дверь.
Двенадцатая ночь пришла и ушла без пирожных и игр. Он находил причины отложить отъезд Дианы: праздники, погода, необходимость взять еще немного теплых вещей. У нее был гардероб, которому могла позавидовать любая femme fatale[2], он был создан ее собственной модисткой, — кузиной сестры кухарки, — по советам кухарки и Джилли. Кальвин пожертвовал отрез вышитого муслина, который как-то попал в его корзину, пока он приводил в порядок весенние ливреи. Дарэм принес голубые ленты, которые шли к ее глазам.
Вечером Кристиан медленно ехал вниз по Оксфорд-стрит. Он остановил коляску и заставил ее ждать, пока, прогуливаясь между газовых фонарей, он покупал шали, шерсть, бархат. Он не хотел, чтобы ей было холодно. Больше всего он не хотел, чтобы ей было холодно.
Когда стало ясно даже ему, что никакой ребенок не сносит столько одежды, Джилли запаковала отрезы ткани в дорожный сундук. Кристиан решил, что он должен сговориться с почтовой каретой и сопровождением для путешествия на север, но подходящей возможности не находилось.
Однажды в январе, Кальвин привел несчастного мальчишку в библиотеку. Тот стоял там, потирая свои рукавицы без пальцев, пока дворецкий торжественно докладывал.
— Молодой человек, ваша милость, из Ланкастерской школы, хочет поговорить с вами.
— Пожалуйста, сэр, — сказал мальчик, едва Кристиан успел поднять брови. — Я староста в школе. Друг Тиммс учит нас арифметике. Я пришел от него сказать что-то. — Он закрыл глаза, чтобы повторить по памяти. — Я бы попросил минуту твоего времени, чтобы решить задачку. Можно ли мне прийти к тебе. — Мальчик открыл глаза. — И если герцог скажет «нет», я должен извиниться за Друга Тиммса и уйти, а если герцог скажет «да», он может прийти, то я должен сказать, что друг Тиммс преподает в Четвертый день — то есть в среду и друг Тиммс может прийти после этого в Белгрейс-Сквейр в два. Только в это время он может прийти один. И герцог знает, почему. Это все, сэр. — Он перевел дыхание, рассматривая свои руки.
Кристиан ничего не делал, просто сидел и смотрел на глухую стену сада. В душе у него зажглась маленькая горько-сладкая искра.
— Ты пойдешь в каретный сарай, — сказал он мальчику. — Посмотри на карету. Запомни ее. В среду в два часа… она будет стоять около школы. Ты найдешь… Ты возьмешь Тиммса в карету… и она приедет ко мне.
— Да, сэр. — Мальчик натянул шляпу.
Кристиан был взволнован, как девушка, пока Кальвин проводил Тиммса в библиотеку и предлагал ему располагаться.
— Вы хорошо себя чувствуете? — спросил он, стоя в стороне, когда дворецкий вышел.
Под низкими полями своей шляпы Тиммс повернулся на звук голоса Кристиана.
— Телесно я здоров, — спокойно ответил он.
Кристиан не мог сказать, было ли осуждение в его голосе. Он пошевелил пальцами правой руки. Комната, казалось, наполнилась тяжелым молчанием.
— А Мэдди? — спросил Жерво очень тихо. Ее отец слабо улыбнулся и кивнул.
— Я не знаю.
Кристиан подошел к письменному столу, где сидел Тиммс, и поставил свой стул с другой стороны.
— В чем задача… вы хотите, чтобы я посмотрел?
Тиммс не принес ни бумаг, ни вырезанных цифр. Он кратко описал уравнение, такое простое, что Кристиан даже не стал записывать его. В задаче он предложил очевидное определение переменной.
— А, — Тиммс еще раз слабо улыбнулся, как будто ответ вызвал у него иронию, а не удовлетворение. Конечно.
Кристиан ожидал увидеть другого человека, такого, который бы бросил ему настоящий вызов. Тиммс же ничего не сказал.
— Вы никогда не приходили… только за этим, — наконец сказал Кристиан.
— Я думал, это займет побольше времени, — сказал Тиммс.
Кристиан спросил:
— Бумага идет… иным способом?
— Я не сделал прогресса, произнес Тиммс. — Боюсь, мне надо было больше усвоить в твоей прекрасной математической библиотеке в замке и дать себе там волю.
— Вы останетесь обедать?
— Я не могу. Дочь не знает, что я пришел сюда. — Кристиан резко отпрянул от стола, подошел к окну.