– Перестань, Алик… Как тебе не стыдно так со мной разговаривать? Я все понимаю. Ты хочешь быть таким, как Гога. Бить стекла, ломать себе ноги. Ну что ж, я могу пойти к нему и попросить, чтобы он тебя всему этому научил.
Алику стало ясно, что она ничего не понимает. Он выдернул плечо из-под руки матери и, повернувшись на бок, уткнулся лицом в спинку дивана, противно пахнущую дустом. Ему хотелось сейчас быть на берегу с ребятами и с этим странным парнем, который купался в ледяной воде, а он должен лежать, уткнувшись в спинку дивана, и нюхать дуст. «Вот надышусь, – подумал Алик, – и умру. Пусть тогда плачут».
Евгения Викторовна молча сидела рядом. Она машинально разглядывала висящий на степе портрет Гагарина и думала о том, что она день и ночь работает в машбюро, берет на дом работу, все старается для сына, а ему какие-то мальчишки дороже матери. Она вздохнула, поправила свою взбитую прическу и дружески тронула сына за плечо.
– Ну, успокойся.
– Нет.
– Посмотри на меня.
– Не хочу.
– А я хочу, чтобы ты посмотрел на меня.
– Не хочу.
– Какой упрямый.
– Я не упрямый.
– Ты просто не маменькин сынок, да? – грустно спросила она.
Тяжело скрипнули пружины дивана. Евгения Викторовна отодвинулась и низко опустила голову. Слезы у Алика сразу высохли. Он одним глазком сквозь ресницы посмотрел на мать и увидел, что у нее усталыми морщинками около глаз и на лбу легло горе. Алик забыл про свои обиды, потянулся к матери, виновато просунул ей под руку свою голову. Рука матери некоторое время лежала, как чужая, потом ожила, погладила Алика, набрала полную горсть вьющихся черных волос, ласково потрепала:
– Вот тебе, вот тебе.
– Мам, ты самая хорошая на свете, – прошептал он.
– А ты самый плохой.
– Ну и пусть, а ты все равно самая хорошая.
– Не подлизывайся.
– Я – твой сынок. И если хочешь, зови меня до старости лет Котей.
– Ладно уж. Расплакался. Река и так вон на сколько за одну ночь прибавила воды, а тут еще твои слезы. Того и гляди нас затопит…
4. Девчонка с соседней улицы
Среди всех девчонок, с которыми Алик познакомился за всю свою жизнь, он выделял только одну Нинку Пономареву. В самые тяжелые минуты, когда его обижал Гога Бавыкин или кто-нибудь из компании, к Алику подходила Нинка, давала ему половинку яблока, и ему сразу становилось легче. Конечно, она делала это потихоньку, потому что никто не знал, что у Алика с Нинкой – дружба. Два раза они ходили вместе в зоопарк, а один раз даже были в кино. Нинка Пономарева была хорошей девчонкой, и Алик решил, что, когда вырастет, женится на ней. И вдруг в самую трудную для Нинки минуту, когда она получила двойку по географии, он изменил ей. Случилось это после школы, дома…
Евгения Викторовна стирала, Алик раскрашивал разноцветными карандашами слепую карту для Нинки, когда в дверь забарабанили сразу в несколько рук. Евгения Викторовна откинула щеколду и растерялась, увидев во дворе толпу взрослых и мальчишек.
– Что случилось?
Впереди всех стояла девчонка в красной шапочке и в красном пальто, с которого текла на землю вода. Девчонку подталкивал к дверям высокий узколицый мужчина в шляпе. Его черные густые брови озабоченно съехались к переносице, а лоб расколола умная глубокая складка
– Потом объясним. Пустите, пожалуйста, в дом.
– Ты, Викторовна, ближе всех, – объяснил Шуркин дед. – Мы решили к тебе. Если недовольна, спрашивай с меня. Я под свою ответственность это.
А случилось вот что… Девчонка с отцом приехала посмотреть, как разлилась река. По берегу «экскурсоводом» бродил Шуркин дед в валенках и бормотал, что такого паводка не было с тысяча девятьсот десятого года
Река рвалась из берегов, билась в крутую насыпь, подмывая ее и обрушивая целые площадки в воду. На одной такой площадке и оказалась Маринка со своим отцом. Когда земля под ними неожиданно рухнула, они даже испугаться не успели. На берег выбрались сами, а потом подковылял на своих негнущихся, ревматических ногах Шуркин дед и приказал:
– За мной!
За ним побежали не только Маринка и Анатолий Гаврилович, но и все, кто оказался поблизости
Евгения Викторовна вылила в корыто приготовленную для стирки воду, заставила Маринку искупаться, потом растерла ее водкой, которую принес Шуркин дед, и дала девчонке Аликовы штаны и клетчатую рубашку, а мокрые девчоночьи вещи повесила сушить.
После растирки в четвертинке осталось больше половины водки, Шуркин дед и отец Маринки разлили ее по рюмкам и выпили от простуды. Втроем с Евгенией Викторовной они остались на кухне обсуждать случившееся, а Маринка побежала в комнаты знакомиться с изнывающим от любопытства Аликом Она тихонько открыла дверь, вошла и очень вежливо сказала: