— Правда, дело выеденного яйца не стоит. Можно бы позвонить в ателье, да, знаете, по телефону не очень удобно решать подобные вопросы. А зовут меня Алексеем Леонидовичем Коротковым. Начальник районного отделения уголовного розыска.
Привстав со стула, Хардин снова склонил в поклоне голову. Спасибо, мол, за столь необычное знакомство. Но Алексей уловил, как тревожным жаром полыхнули его глаза.
Он поднялся, под руками сдвинулось на столе стекло, на пол упала какая-то бумажка с надписью. Он быстро ее поднял и медленно пошел к окну, чувствуя, как Хардин провожает его своим пристальным взглядом. Что ж, дорогой ретушер, помучайся от неизвестности.
Сейчас Коротков мысленно был с Пашкой. Крепко запутался парень. О чем сейчас его думы? Будет ли до конца откровенен?
Он повернулся и также неспешно возвратился к столу, встретился глазами с Хардиным.
— Александр Иванович, меня интересует некий Павел Горючкин, который несколько дней назад навестил вас по неотложным делам.
— Как вы сказали, Горючкин? Не приходилось слышать. Среди моих знакомых такого нет. Клиенты, конечно, иногда у меня бывают, которым вынь да положь изображение за пять минут. Но это редко. Но Горючкина не помню. Врать не буду.
— Тогда я вам немного напомню. Высокий, лицо бледное, в веснушках, а волосы рыжие, курчавые.
Развел Хардин руки, отказываясь, и на лице ничего не прочтешь.
— А надо бы, Александр Иванович, вспомнить. Да и стыдно с вашей профессионально-цепкой зрительной памятью забыть столь приметного парня.
— Да, да, постойте, кажется, я что-то припоминаю.
Морщил Хардин высокий лоб, нависали над ушами мягкие рассыпчатые волосы. Со стороны посмотришь, сердится человек, оторвали его для пустяков от серьезного дела.
— И то верно, был такой рыжик-пыжик, студентом назвался, спрашивал, не приму ли его на квартиру. А я, знаете, уже не молод, хотя и один живу, скука, но не рискнул. На хлеб-соль пока хватает. К тому же по ночам пленку сушу — проявляю. А тут пусти, что будет? Джазы-мазы, танцы-манцы. Да еще девочки пойдут, губки малиновые, юбочки под самую репку. Нет, это не по мне. Отказал студентику рыжему, поищи-посвищи по подъездам, авось, кто и пустит.
— Отказали, значит, в квартирке?
— Начисто.
— А вы, Александр Иванович, в юности стишками случайно не баловались?
— Было такое, пылал во мне поэтический жар, да потом угас. Водичкой его студеной залили.
— Я и гляжу, вас все на сравнения тянет, на слог высокий. А под водичкой той вы, конечно, в виду свою отсидку в колонии имеете?
Умолк Хардин, будто обиделся. Знал Алексей уже все о Хардине, о прошлой его жизни и даже уверен был в той тайне, что родилась в его квартире с приходом Пашки. Ждал от Фирсовой звонка, надеялся на добрые вести. Сильно надеялся. Отвез Пашку с пескариной речушки в следственный изолятор, передал стопку чистой бумаги и Фирсову по соседству оставил, чтобы закрепила в протоколе Пашкины признания. А сам сюда приехал, другой этап в дознании предстоял. Горючкин должен прояснить роль Хардина во всей этой истории, у него в руках подходы к этому человеку. Расскажет Фирсовой, и тогда запирательство фотографа против него же и обернется. Напустил дыму — пускай самому и глаза ест.
Молчал Хардин, всем видом показывая, что оскорбился. Теперь не скоро разговоришь. А звонка все нет и нет. Что там стряслось? Алексей шевельнул кистью правой руки, и подушечки пальцев, едва прилипая к стеклу, начали отстукивать дробь. Этот «зуд» в пальцах Коротков ненавидел, но не мог совладать с собой — время тянулось бесцельно, а хотелось скорее услышать слова, подтверждающие его догадку. Молчание затягивалось, и он взял карандаш и стал чертить на чистом листе бумаги разные геометрические фигуры. Это его успокоило, и он снова обратился к Хардину.
— Я, Александр Иванович, так скажу. Кто оступиться не может. От тюрьмы да сумы, сами знаете... Слышал о вашем «таланте», о том, что он у вас три года личной жизни перечеркнул. Так и винить в том надо только себя...
И тут раздался телефонный звонок. Нетерпеливо прижал трубку к уху, ловил далекий голос. Разливалось по телу тепло, смотрел на Хардина. Собран, насторожен, каждый звук ловит. Не выдержал, закричал в трубку:
— Спасибо, Александра Степановна. По пути заверните с делом на Комсомольскую, я вас обязательно дождусь. (На улице Комсомольской находилась прокуратура, и просьба «завернуть» туда означала — подписать у прокурора постановление на арест Хардина.)
С большим внутренним облегчением он положил трубку. Не подвел Пашка, рассказал о банде. И о Хардине тоже. Указал, что навещал его трижды, отвез карточку брата и старые документы. Под чужой фамилией бродит теперь где-то Крест, а под какой, известно только Хардину. Пашка действительно не знает или не захотел показывать против брата.