- …И значит мы умрём!!!!
…Это правда. И мы, и все остальные. И больше всего мне сейчас хочется именно умереть. Потому что умерло самое главное – доверие. И я не знаю, что же теперь мне делать. Как теперь жить? Зачем жить?...
«…А у тебя…» - и гитара доигрывает неспетую фразу песни.
…У тебя есть всё, Авдей. Свобода. Все девчонки мира! Можешь идти с любой, которая вешается к тебе на шею. А у меня… У меня был ты. И только. И больше не надо. Потому что других просто нет. Только ты. Был…
«И… значит, мы…»
…Мы… Кажется, «нас» больше нет… Значит, мы…
Я закрыла дверь спальни.
Какое ледяное спокойствие! – удивилась самой себе.
Воронцов, продолжая вихляться под музыку, налил полный стакан водки и не глядя, протянул мне. Точнее, не видя – он уже был сильно пьян.
И я стала пить водку. Первый же глоток стянул лёгкие и вызвал спазм желудка. Но я упрямо глотала жгучую гадость сколько могла, благо никому до меня не было дела. «Крышу снесло» мне сразу. Мир изменился.
В желудке разливалось тепло.
В голове - отчаянное, бесшабашное веселье.
Правильно папуля делает, что пьёт: стало очень легко и просто. И весело!!!
Алкогольное отравление иногда заканчивается смертью? Как классно! Такие, как я – «динозавры» – сейчас не нужны. С какой-то там любовью, верностью… Смешно.
Даже сами эти слова вызывают у всех моих ровесников плоские улыбочки.
Авдей вырвал у меня стакан. Спасибо, хоть допивать эту дрянь не надо. И ничего не надо. Прошлого уже нет, будущего ещё нет.
…Он что-то говорит, но сквозь музыку не слышно. Да теперь и неважно. Мои руки очень тяжёлые. И стены гнутся слегка. Это тоже смешно. Я отталкиваю Авдея – пусть убирается к своей Лидухе – и протаскиваюсь в прихожую. Всё меня смешит – и эти нелепо торчащие рукава курток и плащей, и скопище разнокалиберных ботинок у дверей. Я поднимаю один из них за шнурок и сгибаюсь от смеха пополам. Кое-как одевшись, выхожу из грохочущего вертепа и сползаю вниз, почти вися на перилах.
На улице продолжает лить дождь и уже начинаются сумерки.
Авдей идёт рядом и что-то говорит. Кажется, он извиняется. Даже вроде признаётся в любви. Именно в этот миг я перегибаюсь в палисадник и меня тошнит. Очень вовремя. Мне весело. И стало гораздо легче в голове. Авдей зудит, как комар над ухом. Иногда сквозь дождь прорываются фразы:
- Ничего не было… Она пьяная сама полезла… Пойми…
Я разворачиваюсь к нему и улыбаюсь, не обращая внимания на струи дождя, хлещущие с небес.
- Милый! – говорю вдохновенно. – Иди ты к ней! Она же лучше! Красивее))) Оказывается, рыжие общипанные прядки гораздо круче! И глаза без бровей и ресниц невыносимо приятнее! А главное – отношения такие – самое то! Выпили, разделись – в постель! Романтика! Там щас, наверное, очередь у кровати-то! Беги, а то пропустишь!
- Она мне не нужна! – почти по слогам отчеканил Авдей.
- Ага. Видела. Я поняла, какие нужны! Постараюсь соответствовать!
- Лена! Пойми ты, я сглупил.
- Ты чё, всё нормально! – ободряюще хлопнула я его по плечу. – Если что, папочка вылечит!
- Лена!!!
- Слушай, отвали, а? – жалобно сказала я. – Я пошла в рыжий цвет краситься. И ресницы выщипывать. А то несправедливо получается: сто лет вместе, и только поцелуйчики. А тут… - меня несло.
- Да она просто… - Авдей тряхнул головой и выдавил: - Кукла резиновая.
- Что-о?!! – я размахнулась и изо всех сил влепила ему пощёчину.
За Лидку!!!
Кажется, я перестала себя понимать… Окончательно запьянела…
Авдей не увернулся. Он взял меня за плечи:
- Лена, давай поговорим завтра. Тебе нужно протрезветь.
- Нет, сейчас, - замотала я головой.
- Уф… Не поймёшь.
- Пойму. – с пьяным упрямством сказала я. – Объясняй, почему ты со мной… никогда… а с этой страшилкой… она же тощий гоблин… - наконец я разревелась и, стыдясь самой себя, бросилась бежать изо всех сил. Свернула за угол и украдкой выглянула, вытирая рукавом бегущие слёзы.
Авдей постоял под дождём, засунув кулаки в карманы и понурив голову. Потом развернулся и пошёл прочь от лидкиного дома.
9.
Я долго бродила по улицам. Наверное, это и называется «меня штормило». Голова кружилась отчаянно. Остатками сознания я подумала, что похожа, наверное, на «бичиху». Я вымокла насквозь, иногда меня начинало трясти, потом накатывал жар. Смешно: каких-то три часа назад всё было так здорово!
Я смутно помнила одно: домой в таком виде нельзя. Отец убьёт. И я убью маму – своим видом.
И я продолжала идти куда глаза глядят.