Ростовцев опустил голову и стал медленно подниматься. Ненавидя себя, я подошла к нему:
- Ладно, пошли. Покажу.
И тут произошло неожиданное. Здоровой рукой Вадим схватил меня за запястье и горячо зашептал:
- Послушай меня. – в первый раз он перешёл на «ты». – Не боюсь я твоего Авдиева, запомни это. Ты мне слишком нравишься, чтобы я его боялся. Ты меня не замечаешь, ты вообще ни черта не замечаешь, осталось только паранжу нацепить!
Я остервенело выкручивала руку, но он не отпускал, хотя побледнел, то ли от боли, то ли от волнения, и продолжал сверлить мне мозг жарким шёпотом:
- Подожди же, да не трону я тебя, успокойся, послушай, пойми же… Ты очень, очень мне нравишься, ты лучше всех, слышишь? С первого дня тебя заметил…
- …именно поэтому ты перелапал всех, кого мог! – зло закончила я и наконец вырвала руку. Ноги подло дрожали.
- Это пустяки, - ответил Вадим, гладя мне прямо в глаза. – можешь думать что угодно, но всё-таки… Если вдруг тебе будет плохо, знай: у тебя есть к кому прийти. Я буду ждать.
- И обниматься на переменах со всеми по очереди! – добавила я проникновенно.
- Всё это фигня. Глупости, то есть.
Сейчас, когда он говорил спокойным тоном, в нём пропала киношная слащавость. Он выглядел взрослее.
- Нет, Вадим, - покачала я головой и посмотрела на своё запястье: на нём уже проступали пятна от его железной хватки. - Лучше молись, чтобы никто не узнал, откуда эти синяки.
- Иначе что? – напряжённо спросил он.
- Иначе станешь почётным клиентом городской стоматологии! - ледяным тоном закончила я. – Медпункт во-он там! – махнула рукой в коридор и зашагала в класс.
- И всё же помни, что тебе всегда есть к кому прийти! – донеслось мне в спину. Психолог нашёлся, блин!
У двери кабинета я перевела дух. До чего дурацкая ситуация. Ему надоели все эти «вешалки», что лезут к нему на шею, и он решил меня «осчастливить». Я мрачно усмехнулась, представив, сколько одноклассниц обалдели бы от счастья на моём месте. Да пошёл он… павлин самовлюблённый!
Я рванула дверь в класс.
Получила втык от ОБЖэшника, плюхнулась на своё место и положила на колени «Теорию фрактальной реальности». Моя соседка по парте Нинка Мылкина подсунула записку:
«Чо такая бледная где шлялась?»
Я закатила глаза и соврала про месячные. Мылкина понимающе скривилась и принялась в тетрадке мечтательно разрисовывать сердечками и вензелями имя «Вадим». Она тоже успела влюбиться в Ростовцева.
4.
Книжка оказаась просто классной – основная мысль в ней сводилась к тому, что можно справиться с любой болезнью, даже неизлечимой, если настроиться на биоритмы Вселенной и привести свою душу в гармонию со всем окружающим миром. А врачи – в последнюю очередь, на завершающем этапе. То есть, грубо говоря, сначала – молитва, потом лекарство. Причём объяснялось это в физико-медицинских терминах, так что не удивительно, что её читал отец Авдея – главврач районной больницы...
И всё же прочесть её за уроки мне не удалось. Авдей благосклонно запихал в мой школьный пакет драгоценную книжку. Сегодня он меня не провожал: у него были занятия в «рукопашке».
Я хотела остаться в школе – пристроиться в библиотеке или в малышовой рекреации, но солнце светило так ярко, словно лето вернулось, - и я побежала в городской парк. Там у нас с Авдеем было заветное место – прямо на берегу реки, за ивняком, они с Пашей укрепили на двух пнях широкую доску, получилась большущая скамья. Летом там особенно здорово: сидишь, у ног река плещет, а над головой словно купол – ивы ветви опустили. Сейчас листья облетели, но всё равно хорошо.
Устроилась, пакет открыла, чтобы книгу достать – а там яблоко зелёное и рожок с повидлом. Вот Авдей, и когда успел только! – тепло затопило мне сердце. Наверное, ему ребята сказали, что я ушла из столовой, не пообедав. А может, он просто так заботится.
… «Фрактальную реальность» я дочитывала, когда уже стало темнеть и холодать – с реки подул сильный ветер.
С умиротворённой и радостной душой – бывают же книги! – я зашагала домой.
А там меня поджидал знакомый до боли «натюрморт»: пьяный отец дремал в кресле перед телевизором. Вонь, на ковре какие-то корки и огрызки.
Всё моё умиротворение испарилось. Я с треском захлопнула дверь гостиной и пошла на кухню чистить картошку. Хоть что-то приготовлю для нас с мамой. Отец может днями не вспоминать о еде – было бы «на опохмел».
Через пол-часа он притащился на кухню, встал напротив стола и стал созерцать меня мутным взглядом. Понятненько, у него потребность проораться. Не глядя на него, я вытащила очередную картофелину и стала срезать кожуру. Он молчал, выбирая, к чему прицепиться.