– Вы ничего не докажете, – выпалил мужчина.
– А мне и не нужно ничего доказывать, – спокойный, размеренный тон голоса комиссара убаюкивал меня. – Достаточно того, что я знаю, что все эти делишки проворачивали вы с графом. Вот только – графа нет, а ты сейчас сидишь передо мной.
– Ты не посмеешь, здесь куча свидетелей. – Дворецкий нервно дернул ворот, будто он стал ему тесен и не давал дышать.
– Свидетелей чего, Эмиль? Как я беседую с одним из слуг?
Дворецкий метнул на меня взгляд.
– Мадемуазель вам не поможет, – покачал головой комиссар. – Она ничего не видела. Так ведь, мадемуазель Малади?
– Абсолютно так, шеф. Я вообще слепа.
– Да, ужасное несчастье. Бедняжка ослепла после того, как увидела, как вы с графом убиваете прошлой ночью проститутку с Веселого квартала.
– Ну нет, Ворон, убийство ты мне не пришьешь, – усмехнулся дворецкий, или все-таки не дворецкий. – Это он задушил девчонку и вырезал «розу» на ее груди.
– Граф? А ты просто помог избавиться от тела, так?
– А что мне оставалось делать? – Эмиль уже почти кричал. – Этот сукин сын заявил, что, если я ему не помогу, он явится в полицию и донесет на меня. Ему-то ничего не сделается, он демонов граф.
– И ты не стал себя утруждать, да, Эмиль? Просто оставил тело у порога.
– Да не оставлял я его там!
– Видимо, сама пришла. Воскресла, прогулялась до двери и опять сделалась дохлой.
От слов комиссара меня передернуло.
– Я вынес ее за пределы особняка и бросил на соседней улице. – Лицо Эмиля вдруг вытянулось. – Стой, там кто-то был. Мне показалось, что кто-то наблюдает за мной. Точно.
– И кто это был?
– Не знаю. Какая-то темная фигура.
– Серьезно? Темная фигура?
– Твою мать, Вилар! – скептический тон комиссара разозлил мужчину. – Была ночь, а у меня на плече висела мертвая шлюха. Мне было не до разглядываний. Я сбросил тело и быстро свалил оттуда.
– Отлично. – Комиссар поднялся, подошел к двери и, выглянув наружу, обратился к дежурившим в коридоре полицейским: – Мсье, можете забирать его. – А потом обернулся к дворецкому. – Эмиль, зачем граф вырезал слово «роза»?
– Хотел свалить все на Цветочника, – пробурчал он.
– Кого?
– Ну, урода, что душит девиц и вырезает на их теле названия цветов.
– И откуда он про него узнал?
– Это я ему сказал, – неохотно поделился Эмиль. – Прочитал в газете, кажется, в «Les potins de Parisien[2]».
– Если не ошибаюсь, это низкопробная газетенка, что собирает всякие нелепые слухи со всего острова?
– Точно.
– Все, уводите.
Наручники звонко щелкнули на запястьях бывшего дворецкого.
[1] Salop – (фр.) сука
[2] Les potins – (фр.) сплетни
Путешествие восьмое. Третий округ
Рассвет застал их в карете, едущими по просыпающимся улицам столицы. Самое тихое и спокойное время бывает именно в этот короткий промежуток времени, когда ночь уступает свое место дню. Пробуждаются ото сна добропорядочные граждане, а вся ночная шваль прячется по своим норам. Если ты не полицейский и не беззаконник, то тебе никогда не узнать всю подноготную Парижьена. Со всеми его салонами, ресторанами, лавочками, парками, а также притонами, борделями, клоповниками, что все называют доходными домами, игорными заведениями. Все это – две стороны одного города, что так тесно сплелись друг с другом, что начни их разделять – польется кровь.
Джереми Вилар поморщился и отвернулся от окна.
Мадлен спала рядом, сжавшись в комок и обхватив себя руками. Ее жакет был совсем тонким, пришлось комиссару стянуть свой редингот и укрыть им девушку. Совсем еще юная. Ну сколько ей? Восемнадцать? Во сне исчезла эта упрямая складка меж бровей, губы, что она постоянно кусала, даже не замечая этого, слегка приоткрылись. Напускная серьезность, что пыталась она выдать за опыт, сменилась детской непосредственностью. И откуда она такая взялась? Кажется, Анри говорил что-то про то ли пансион, то ли приют. Ну вот, почувствовала его взгляд и опять нахмурила брови. Он отвернулся.
Анри сидел напротив, забившись в угол и время от времени бросая на комиссара недовольные взгляды. Все еще злится. Ничего, это лечится совместным распитием бутылки бурбона.