До нужного мне дома на улице Жардан оставалось рукой подать, когда мой путь преградил патрульный, заставивший вздрогнуть и чуть не уронить сумку.
Последствием трагических событий месячной давности стало не только закрытие дорог, но и появление многочисленных полицейских патрулей, курсирующих по особо злачным кварталам округа.
– Мадемуазель, вам помочь?
Полицейский со всей тщательностью осмотрел мой наряд и, по всей видимости, пришел к выводу, что я не подпадаю под категорию неблагонамеренных граждан столицы, а потому тыкать в меня дубинкой и требовать, чтобы я убралась подальше, не стал.
– Я помощник клиника. Пришла к пациенту, – в подтверждение своих слов я звякнула сумкой и выдала самую теплую улыбку из своего арсенала.
– Прошу прощения за беспокойство. – Мужчина коснулся рукой козырька своего кепи и собрался было уйти, но помедлил. – Я бы не советовал вам, мадемуазель, разгуливать в таком месте, да еще и в одиночестве.
Подосадовав на излишнюю разговорчивость полицейского, все же ответила:
– Мне казалось, квартал Лами вполне можно считать приличным.
– Когда-то он и был таковым. Но ведь приличными кварталы делают не названия улиц, а люди. И уж поверьте мне на слово, мадемуазель, сейчас здесь обитают, простите за грубость, одни мерзавцы. Так что будьте осторожны.
Еще раз одарив мужчину улыбкой, я поблагодарила его за предупреждение и поспешила скрыться от внимательного взгляда.
Стоило мне влететь на третий этаж, тщетно стараясь успокоить заполошно бьющееся сердце, как одна из дверей отворилась. Меня уже ждали.
Тонкая фигурка мадам Каррабе показалась в проеме. Черное платье, ушивавшееся не один раз, все равно мешком висело на женщине. Хлеб, обитавший на столе и в прошлый мой визит, заплесневел. От него не было отломано ни кусочка. Мадам Каррабе опять забыла, что живым людям свойственно испытывать чувство голода. Плотные шторы не давали и шанса солнечным лучам осветить этот уголок скорби. Воздух был спертый из-за давно не отрывавшихся окон. Запах лекарственных настоек и близкой смерти въелся в скудный интерьер меблированных комнат. Единственный источник света – тонкая свеча на блюдце – отбрасывал тени на пожелтевшие от влаги и времени стены… и на тело, лежащее неподвижно на узкой кровати. Его можно было принять за мертвого, если бы не подрагивающие тонкие веки. Грудь мужчины вздымалась едва-едва, даже не тревожа тонкого одеяла.
– Недавно заснул, – прошелестел голос мадам Каррабе.
– Судороги? – Замерев на миг, я подошла к спящему и присела на низкий стул.
– Под утро, но быстро прошли. Я даже не успела… – женщина всхлипнула и отвернулась.
Мсье Каррабе был смертельно болен. Можно даже сказать, был одной ногой в могиле, за вторую же его тянула жена. Она упорно не желала его отпускать, хоть и знала, что лишь продлевает страдания. Ничего нельзя было уже поделать. От мужчины, с которым мадам прожила больше двадцати лет, осталась лишь измученная оболочка. Он все больше времени проводил в беспамятстве. В короткие же минуты бодрствования, когда разум возвращался к нему, он с трудом узнавал жену.
Ни мастер Жером, ни уж тем более я здесь уже помочь не могли. Мы накачивали больного опиатами, которые только притупляли боль. Болезнь можно было вылечить, но раньше, много раньше. Если бы у семьи Каррабе были деньги на клиника. А теперь остается только ждать, когда сердце вздрогнет в последний раз и остановится.
Мадам Каррабе было сорок три года, младше Эльзы, но выглядела она лет на двадцать ее старше. После смерти своего мужа она могла бы оправиться и жить дальше, ведь разумом она давно была готова к его последнему вздоху. Но она не оправится. Такие женщины, как она, уходят вслед за своими любимыми, и уходят достаточно быстро. И сейчас я находилась в комнате с двумя практически трупами. Как бы мне ни было горько это осознавать, изменить что-либо не было возможности.
– Вы знаете, что с этим делать. – Пузырек из темного стекла без опознавательных этикеток перекочевал из моей сумки на стол. – Надеюсь, вам не нужно повторять, что его не должны найти.
Я не стала добавлять «когда все для мсье Каррабе кончится». Это было понятно и без слов.