Зимняя ночь*
Таинственный и непонятный свет!
Приник туман к испуганной земле.
Ничто не дрогнет в серой полумгле;
В недвижном круге бледно-желтая луна,
Но непрозрачная густая пелена
Скрывает призрачный недостоверный свет.
Сливается с полями небосклон;
Пропал в тумане белоглавый лес,
В морозных клубах низкий дом исчез,
И сумрак брезжащий мою похитил тень;
Не знаю, – длится ночь иль бесконечный день,
В белесых мороках сокрылся небосклон.
Слезятся напряженные глаза,
И слезы стынут коркой ледяной,
Но боль уже не чувствуется мной,
И я брожу в лесах, часам теряя счет,
И сказочная ночь пугает и влечет,
Как женщин северных бесстрастные глаза.
Замерзание
Недвижно вкруг луны кольцо, прозрачное и бледно-матовое;
Блестит поляны снежной гладь, таинственный простор охватывая.
Тугие лыжи не скрипят, остановил я бег размеренный
И снегу ровному молюсь; восторженный, молюсь уверенно.
Я клятву верности сдержал, в морозные поля влюбленный;
Зима в покрове снеговом, ты примешь жениха на лоно.
Блистай, холодная луна, светильником в желанный час;
К тебе, владычица, пришел; завистник не расторгнет нас.
Бросаюсь я зиме на грудь, молитвенно целую;
Я ждал тебя, любил тебя, суровую и злую.
Как хорошо, зима, с тобой, я упоенно стих,
Как хорошо, как сладко мне в объятиях твоих.
Я упоен, тебя в объятьях стискивая,
Пренепорочнейшая грудь как близко твоя…
Как ты бледна, моя жена покорная!
Ужели страсть утолена упорная?
Я утомлен, я здесь простерт без силы;
Уходит кровь и цепенеют жилы.
О, быть с тобой еще, еще позволь!
Как странно в тело проникает боль.
И вновь меня ласкают жгуче,
Глаза закрыты темной тучей
И на устах моих печать;
Как хорошо вдвоем молчать
И, тихо засыпая,
У врат земного рая,
Сказать: «Лишь я да ты,
Сполна сбылись мечты».
Ко мне летите,
Снежинок нити,
Со мною – вот –
Ваш хоровод;
Немея,
Как змеи
Струят
Яд.
Ольхон*
Ни дерена. Убогая трава
Ползет к воде, цепляяся по скалам;
Суровым стражем встала над Байкалом
Гигантская Кобылья Голова.
Вдали видны отроги красных гор,
Там сосны лепятся по южным склонам…
Какой народ зовет родимым лоном
Пургой и солнцем сдавленный простор?
Порой толпа приземистых бурят
Несется на косматых кобылицах.
Но пятна белые на смуглых лицах
О смерти и болезнях говорят.
Проклятый остров! Неприютный кров
Пугающих заразой прокаженных.
Где мечется в ущельях обнаженных
Свирепых волн однообразный рев.
На Байкале
Месяца полупрозрачный серп
Потерялся в тучах светло-синих;
Далеко, на неразмытых льдинах,
Слышно лаянье веселых нерп.
Волны дышат вольно и легко,
Тихому дыханью внемлют горы;
Медуник лиловые узоры
Бороздят пострелов молоко.
Месяц скрылся. Гаснет свет ночной,
Трепетные волны покраснели.
Поезд грузно выполз из туннеля,
Громыхая пестрой чешуей.
Заячья охота
Проваливаясь в рыхлый снег,
Из крепкой лиственницы лыжи
Проворный замедляют бег
У летних юрт, где сосны ниже.
Там снег прозрачнее слюды,
Недвижны сосны в белой дымке;
Трехлистным клевером следы
Разбросаны по всей заимке.
Молчит двуствольное ружье
И ждет, в тревоге терпеливой,
Пока на сонное жнивье
Не выпрыгнет ушкан пугливый.
Как будто шумное вино
Из дула вырвется к лазури
И расплывается пятно
По пепельной пушистой шкуре.
«В унтах с узорною каемкой…»*
В унтах с узорною каемкой
У вод, охваченных тайгой,
Брожу вдоль заберегов ломких
С четырехзубой острогой.
Не промахнется, не изменит
Недавно робкая рука,
Когда налима в сонной лени
На берег выбросит река.
Потом – заиндевев в тумане,
С добычей сяду в кошеву
И, кутаясь в доху яманью,
Собаку свистом позову.
Скрипят сосновые полозья
И дятел прерывает стук
И, поседевший на морозе,
Спешит укрыться бурундук.
«У Белогорья и на Лене…»
У Белогорья и на Лене
Еще не вымерли шаманы.
Умей пройти тропой оленьей
В тайгу, в морозные туманы.