Апрельский вечер, вздрагивая, гас,
Как яркие цвета на гобелене…
Не бойтесь, повторить прошедший час
Не попрошу.
Я не могу перенести томлений,
Так пусть в кафе зажжется тусклый газ;
Абсент, хранящий память о Верлене,
Навеет мне спасительный экстаз
И Вас прийти спасать меня из лени
Не попрошу.
Сентиментальные рондели
1
Амуров – розовых божков –
Молю, коленопреклоненный,
Пускай, беспечный и влюбленный,
Дождусь умолкнувших часов
И брошу связку васильков
В ее окошко у балкона.
Амуров – розовых божков –
Молю, коленопреклоненный.
Часы невысказанных слов,
Лицо – печальный лик Мадонны –
Сомнений сдержанные стоны
И дружный хохот из углов
Амуров – розовых божков.
2
Она бежала по аллее,
Убрав сиренью волоса.
Прозрачно искрилась роса,
Траву прохладою лелея.
Догнал. И стали тяжелее
Прерывистые голоса,
Мы целовалися в аллее,
Убрав сиренью волоса.
С улыбкою лукавой феи
Глядела молча в небеса,
Сковала цепью в полчаса,
Что бурной вольности милее,
И убежала по аллее.
3
Я помню тяжесть первой ссоры,
С упреком брошенное «Вы»,
Ковер намокнувшей листвы,
В тумане августовском горы,
Небес слинявшие просторы,
Взамен горячей синевы.
Я помню тяжесть первой ссоры,
С упреком брошенное «Вы».
О, дни, минувшие так скоро!
Боязнь соседок и молвы
И ложе ласковой травы
В тени у ветхого забора.
Я помню тяжесть первой ссоры.
4
Я раскрываю свой дневник,
Читаю блеклые страницы,
Теней проходят вереницы
И повторяют милый лик
Цитаты из ученых книг
И были – словно небылицы.
Я раскрываю свой дневник,
Читаю блеклые страницы.
И мнится – я седой старик
Уже в предчувствии гробницы
С мерцаньем трепетной денницы
Опять мечтою к Вам приник.
Я раскрываю свой дневник.
В меблированных комнатах*
Все так же, все так же, как было – открытки и бабушкин плед;
Ряды статуэток японских – в несчастной любви амулет.
Часов коридорных я слышу тяжелый размеренный бой
И так же считаю тревожно, как раньше считали с тобой.
Двенадцать. На улице холод – метель и не видно ни зги.
Ну, что же? Довольно работать… На лестнице чьи-то шаги,
В соседнюю дверь постучались. «Войдите!» И щелкнул замок.
Как скучно! И ширится в горле противный и скользкий комок.
Ужели заплачу? Не стыдно ль? Внизу заиграли матчиш.
Вот карточка… Кончено, значит? Не любишь, не пишешь, молчишь?
Матчиш оборвался и стихнул. Упорно трещит телефон.
Швейцар вызывает соседку… Какой надоедливый звон!
Стакан с молоком недопитым вчерашней газетой накрыл.
Кухмистерский ужин не тронут – и жир на котлете застыл.
С небрежно разрезанной книгой ложусь в сапогах на кровать;
Сегодня и завтра и после – мне некого… некого ждать!
«Белый снег заметает пути…»
Белый снег заметает пути.
Никуда одному не пройти.
Свет погаснул в родимом дому;
Не пройти никуда одному.
Год за годом плетутся года,
Одному не пройти никуда.
Тихо падает медленный снег…
В полумгле где найду свой ночлег?
Как забыть, как избыть мне беду,
Свой ночлег в полумгле где найду…
Как пустынно на скудной земле!
Где найду свой ночлег в полумгле?
Вечера коротают вдвоем
Где-то тут, за стеной, за окном.
Добрый друг посылает за мной
За окном, где-то тут, за стеной,
Но меня никогда не найдут
За стеной, за окном, где-то тут.
Письмо
1
Люблю размер, немногим милый,
В нем речь течет едва-едва
И вдруг блеснут внезапной силой
Среброчеканные слова.
Послушай, ямб четырехстопный,
Ты – мой товарищ расторопный,
Авось с тобою как-нибудь
И мы к Парнасу сыщем путь.
А, впрочем, рано нам с тобою
Отважно лазить по горам,
Где незабвенным мастерам
Царить означено судьбою.
Недосягаемый пример
Старинный Пушкинский размер.
2
Ему прилежно подражая,
Я чту великий образец
И вспоминаю свежесть мая,
Любви сияющий венец,
Когда – нетрудно догадаться –
Мне было только восемнадцать,
А ей почти шестнадцать лет,
Лукавой юности рассвет.
Я помню старую усадьбу,
Луга, где мы плели венки
И улыбались старики,
Пророча праздники и свадьбу;
Слегка дремали жарким днем
И оставляли нас вдвоем.
3
Кружится время хороводом
Быстрей, чем в марте тают льды,
И оставляет – год за годом –
Неизгладимые следы.
Мой прадед был старик гуманный,
Он ждал реформ, как божьей манны,
В мечтах рисуя идеал,
Парней в солдаты отдавал.
А деду Невский стал милее,
Но после суетной зимы
В деревню уезжали мы:
Я помню чинные аллеи,
Портреты предков, старый дом,
Крестьянам проданный потом.