Они сильней, сильней… А были батраками!
Но к царской мантии вовек возврата нет.
…Под легкими и быстрыми шагами
Едва скрипит рассохшийся паркет.
Марсельеза*
В газетах и на сходках до сих пор еще грезят
О бескровной революции! Об идеальных средствах и цели!
Разве не различили за последние недели
Особенных звуков в Марсельезе?
Песни восстания тяжелой лавиной
Падают на заснувшие города и зовут!
Марсельеза изменников посылает на суд,
Казнит предателей, пощадит ли невинных?
Снова Марсельеза поет о смерти,
Поет в мятежной и радостной силе;
Неужели кто-нибудь думал: ее укротили,
Потому что сыграли на митинге-концерте?
Звуки растут и расходятся шире и шире,
Начались на фронте, перекидываются в тыл;
Быстро стихает митинговый пыл:
Нет отдыха и сказок! Война и революция в мире!
Только красное знамя на опустевшей трибуне…
Марсельеза растет! В грозно нависающем пеньи –
Прислушайтесь – говорят о жестоком отмщеньи
Павшие восемнадцатого июня!
Дворцы*
Газетной лживой беготне
Мы ежедневно платим дани,
Но кто почувствует вполне
Трагедию старинных зданий?
Как нынче Мраморный угрюм…
Едва ль спокоен пышный Зимний…
От мрачных обессилев дум,
Дворцы скорбят о плавном гимне.
Пусть изменил солдатский штык,
Но им, огромным, близки тени
Самодержавнейших владык –
Полузабытых сновидений.
Вздыхают: «Что ж! Всему конец!»
И плачут в горести невольной.
Молчит Таврический дворец,
Но пылко негодует Смольный.
«Растрелли и Гваренги здесь
Творили вдумчиво и четко –
И я теперь поруган весь,
Я полонен косовороткой!»
Ему сочувствуя, поют
В унылой крепости куранты –
В тюрьме последний ваш приют,
Торжественные аксельбанты…
Дворцы тоскуют в тишине
Теней отверженных Элизий
И Петр на взвившемся коне
Тревожится о Парадизе.
Близок срок*
Новых чреда испытаний
Злобно встает в темноте;
Пусть до конца не устанет
Верный прекрасной мечте!
Пусть равнодушие наше
Дрогнет, понявши урок –
Еще не исполнена чаша,
Но приближается срок.
День приближается грозный,
День унижений раба,
Когда безвозвратное: «поздно»
Нам отчеканит судьба.
От павших соратников наших
Горький услышим упрек!
Еще не исполнена чаша,
Но приближается срок.
Распутье*
Опять к тяжелому распутью
Россия тихо подошла,
Но дали скрыты серой мутью,
Пути окутывает мгла.
Куда идти, кому поверить,
Кто нам поверит и спасет!
Незабываемым потерям
Уже давно утрачен счет.
Знамена, красные знамена,
Надежда долгих рабских дней,
Ужели враг иноплеменный
И их, восторженных, сильней?
Иль, за позор отмстив сторицей,
Вновь императорский штандарт
Над усмиренною столицей
Поднимет новый Бонапарт?
Не различить пути в тумане,
Врага успей, устереги!
Но скоро кто-то въявь предстанет
И слышны мерные шаги.
Недоуменны и тревожны,
Готовы к новому кресту,
Мы древний меч не вложим в ножны
И не задремлем из посту.
Но дали замкнуты глухие,
Дрожит усталая рука…
– Храни, Христос, Твою Россию,
Опасность смертная близка.
После митинга*
Насилу миновал автомобиль
Грохочущие красные заводы;
Я грустно думал: «Пыль и только пыль,
Мы – книжники, не рыцари свободы.
Не вспыхнуть очищающим огнем:
Да, тусклы мы и тускло наше небо…»
Аплодисменты. Крики: «Все умрем»,
И резкий возглас: «Лучше дайте хлеба».
Не верим, радуясь, и холодны, кляня;
Порыв залил, едва ль возникнет снова
И нет в глазах ни гнева ни огня,
И Марсельеза гаснет с полуслова.
Мы пламенели несколько минут –
Благословенна память их да будет!
Слова исчерпаны и нужен труд,
Но мы скорбим и молимся о чуде.
Молчания суровую печать
Когда бы на себя спокойно наложили!
Когда бы так! Работать и молчать,
Своей доверясь напряженной силе.
Идем вперед, товарищ, ты готов?
Трусливые пускай уходят в норы!
Пусть не смущают искренних борцов
Сектантские назойливые споры.
Но так не будет. Бдителен и нем
Не будет каждый в день последней брани.
Обсудят фракции… Воззвание «ко всем»,
Решил издать пленарное собранье.
Стремительно скользит автомобиль
По грязному рабочему кварталу.
Опять на митинг. Надо бы к началу…
Слова и жесты. Пыль и только пыль.