Ах, как это негаданно! Вы – сестра милосердия!
Вы – бунтарским инстинктам распевавшая гимны.
Душу мне убаюкали, словно музыка Верди,
Ваши милые письма пугливой интимностью.
Вы уехали слушать смертозов пулеметов.
В утомленных траншеях Вы дрожите промозгло.
Кровоболь подбирается неспешащими взлетами,
Вырывая у раненых помертвевшие возгласы.
Я настроен печально. Я молюсь на иконы,
Потому что боюсь: как-то Вы на позициях?
Я прикован к Иркутску статьями закона…
Неужель нам не встретиться? Неужель не проститься?
Вспоминается ласково, вспоминается солнечно:
Я ходульничал глупо, несмешно привередничал.
Помнишь пряные споры? Помнишь, славная Сонечка,
Гектографские пятна на красивом передничке?
«Вечерами волшебными, вечерами морозными…»*
Вечерами волшебными, вечерами морозными
Дребезжал в передней звонок.
Я в любви признавался размеренной прозою,
Из признаний сплетая пышноцветный венок.
Вы ко мне приходили, – такая желанная,
Вы садились в качалку, горжетом шурша,
Ваше модное платье хохотало воланами;
Вы – княгиня Московии; Вы – дурман гашиша.
Михайловский и Нелли. Саша Черный и Фихте.
Груды книг в переплетах и тонких брошюр.
И повсюду букеты заплаканной пихты
И смягчающий свет голубой абажур.
На столе загрустил терракотовый Будда.
Я к нему наклонился: если можешь, прости.
Ты живешь у меня без молитвы и чуда,
А богов пробуждают только тайны любви.
И покинув раздумье и оставив унылое,
Ярко связанный с Вами мечтой непрерывною,
Я садился у ног Васнецовской Княгини,
Отравляясь глазами порочно-наивными.
Вы шутили язвительно. Вы смеялись опасно.
Я почти что поверил в откровенья грехов.
Настроение портил оскорбительно ясный,
Раздражающий запах заграничных духов.
Вы хотели обычного. Вы хотели реальности.
Вы считали поэта за смешного раба.
Я люблю полутоны. Я хочу беспечальности,
А действительность часто похотливо груба.
Достижений не нужно поэту капризов.
Для него достиженья – не Ваши. Не те.
Облечен вдохновеньем, изумрудными ризами,
Я мечтал об Искусстве, о живой красоте.
О дорических храмах с простыми колоннами,
О смешных статуэтках, оправленных чернью…
Вы твердили, качаясь, о Ваших поклонниках.
Что давно добиваются tete-a-tete в «Модерне».
А меня называли музейною древностью,
Ископаемым зверем, немым птеродактилем…
Я рассеянно слушал, далекий от ревности,
Замечтавшись о ямбах, хореях и дактилях.
Вы теряли терпенье. Соблазнительно кроткая,
В обаянии Вашем уже не уверены,
Вы ходили по комнате быстрой походкою,
Улыбаясь досадливо, улыбаясь растерянно.
А минуты лукавые танцевали ускоренно,
В кек-уоке безудержном уводили часы.
Мы смущенно молчали. Мы как будто повздорили.
Вы играли шелками светло-русой косы.
Наконец, Вы прощались. И, оправивши платье,
Пожимали мне руку. Надевали жакет.
Напряженно шептали, удлиняя пожатье,
Где мы снова увидимся, без ненужного «нет».
«Я работаю в банке. Телефон триста десять.
Позвоните! А дома – от пяти до семи».
Я распахивал дверь. Удивившийся месяц
Извивался от смеха: «Ты дурак, топ ami».
Я садился к столу. Пережитым ослабленный,
Я молился сонетами, как святыми молебнами.
А потом – триолеты переписывал набело
Вечерами морозными, вечерами волшебными…
«Девочка в коричневом. Быстрая цыганочка!..»*
Девочка в коричневом. Быстрая цыганочка!
Девочка с улыбкою неопытной Кармен!
Смелая дикарочка, печальная и пьяная,
Томная капризница предместья Сен-Жермен.
Волосы рассыпались тонкоструйным ливнем;
Взгляды замыкают ласковым кольцом;
Вы меня считаете славным и наивным
Мальчиком-поэтом, искренним лжецом.
Нам встречаться некогда: Вы боитесь физики.
Двадцать шесть билетов надо назубок.
Будем равнодушничать? Или станем близкими?
Сможет ли огрезиться дешевенький лубок?
Часто я гадаю: нравится – не нравится.
Будто разбираю пестрое драже.
Рыжая – кокетлива. Черная – красавица.
Здесь – хочу бездумно. Там – настороже.
С Вами как-то иначе. С Вами как-то звездочно.
Только что взгрустнется, – улыбнешься вновь.
С Вами не опошлишься. Не захочешь модничать.
Может быть, влюбленность? Может быть, любовь?
Свежие распуколки мурлыкают свирельно,
С темными сугробами ликуя в унисон.
Гроздья робковстреч – целующий в Апреле
Ночью полнолунною черемуховый сон.
Жадного желания нету – вот ни столечко.
Наши поцелуи – призрак на горе.
Яблонька цветущая. Тающее облачко.
Льдинка голубая в чистой Ангаре.
Ждать великопостий – не смеяться масленице.
Радости бояться – накликать беду.
Слушай, гимназисточка, детка-семиклассница,
Вечером, в субботу? – Радостный, приду!
«Это было прелестно: будуара интимней…»*