Это было прелестно: будуара интимней.
Вы меня угощали: «Ах, пожалуйста, кушайте!»
Было очень удобно, – не хотелось идти мне, –
За игрушечным столиком, на сиденьях подушчатых.
На террасе, капризно утомившись поэзами,
Восхитительным трио мы сидели за ужином.
Бутерброды с икрой – словно платье с плерезами,
Разноцветным печеньем беловазы нагружены.
На забавной тарелочке закружились редиски;
Самовар ярко блещущий недовольно пофыркивал;
Слишком острого сыра желтоватые диски
Вы изогнутым ножиком вензелями исчиркали.
Наше трио сегодня собралось повечерничать:
Эта – нежная девушка, голубая и тихая;
Этот – юный поэт, только ритмом очерченный,
И затем поэтесса – воплощение прихоти.
Вам уже фимиамят, поэтесса изысков!
Вожделением славы Вы уже укололися!
Вас я понял в размерах. Вас почувствовал близко,
О смеющихся рифмах напевая вполголоса.
Эдельвейс чернокудрый! Вам, конечно, знакомо
Преклонение рыцарей со щитами и шпорами,
Иногда лучезарных, словно Лаго-ди-Комо,
Иногда утомленных саблезлобными спорами.
Но во всех Вы искали только красочной темы
Для точеного вымысла. Наблюдали покойно.
В Вашем парке поэз расцветут хризантемы;
Станет сказочно пышно; станет знойно-левкойно.
Вот о чем я раздумался на стеклянном балконе,
Над изящной лужайкой, сплошь усыпанной клевером.
Тучи четко белели на сапфировом склоне,
А закат опрокинулся багровеющим веером.
Голоса где-то близко разлились разлинованно.
Заскрипели ступеньки, словно ободы роликов,
И вбежавшая бонна рассказала взволнованно,
Что бродячая кошка задушила семь кроликов.
Поцелуйные пляски
«Ах, уж эти гимназистки! Как недавно белый крем…»*
Ах, уж эти гимназистки! Как недавно белый крем
Подслащал хитросплетенья непреклонных теорем!
Это было так недавно: ну, вот только что вчера.
А теперь она влюбленно устранила вечера
В те малиновые дали, где ликующий июль
Отуманил остромысли, опустил счастливый тюль.
Сердце ищет, сердце верит, что придет желанный срок,
Что какой-то долгожданный даст улыбчивый зарок
В том, что любит он до гроба, в том, что любит навсегда.
Что пройдут совсем бесследно лицемерные года.
Сердце верит. Зачернели напряженные глаза,
А в моих глазах ответно засветилась бирюза.
Разве я такой постылый? Разве с рифмой не знаком?
Разве плохо я целую, поцелую вечерком?
Ты пойми: склонился, шепчет, что люблю я – старый клен…
Ты пойми! Пойми и сдайся, потому что я влюблен.
Ты послушай, – убеждают удивленные грачи,
Что поэтовы признанья неизменно горячи.
Если кончена тоскливость подневольно душных лет,
В лес пойдем, моя голубка; захвати пушистый плед.
И пускай на чинный ужин позовет упрямый гонг;
Плед отлично заменяет неудобное chaiselongue.
Дни польются, будут ночи, вдохновенны и легки,
И засветят в жуткой чаще голубые светляки.
«Мы друг другу надоели…»*
Мы друг другу надоели.
Ну, и пусть.
Смех моей виолончели
Гонит грусть.
Льется сдержанно и гордо
Нежный Григ.
Иногда мои аккорды
Словно крик.
Помню загородный домик
И тюрбо.
На окне раскрытый томик
О. Мирбо.
У пруда плясали феи
По весне.
Колдовали ритмозмеи
В полусне.
В упоеньи онемелом
На реке
Был я в лунном, бледно-белом
Парике.
Месяц легкой пылью пудрил
Беглый вал.
Я взволнованные кудри
Целовал.
Это было, поманило,
Но давно…
Это было? Было! Было…
Все равно.
«Мы давно не встречались. Так лучше. Я рад…»
Мы давно не встречались. Так лучше. Я рад.
Я спокоен: мне встречи не нужно.
Не хочу обещаний и горьких наград
И влюбленности бледно недужной.
Вы куда-то уехали. Будьте здоровы.
Улыбнулся ли Вам на прощанье вокзал?
На перроне я не был. Восхищенно суровый
Ваш поклонник у поезда с чемоданами ждал.
Поклонитесь ему. Он мне нравится: славный.
Я ему не завидую: Вы смеетесь над ним.
Он поправит пенсне. Покраснеет забавно
И ответить не сможет: ведь он нелюбим.
Вы его оскорбите изменой упорной.
Не забудьте, Вы слышите? Поклонитесь ему!
Он хороший. Он преданный. Нежно покорный.
Я ему с удовольствием руку пожму.
Вы воротитесь скоро. Всего две недели.
Вас я встречу опять боязливой тоской.
Я – Вы знаете? – счастлив. Ароматная Нелли
И простая Ахматова подарили покой.