«Она же не может знать? Откуда она знает? Почему именно на дне, в воде? Почему юбка — это волны? Или она понимает эти песни?»
Малахитовый и мельхиоровый
Радиоприёмник светло-зелёный, почти малахитовый, какими бывают морские волны в рассветном воздухе, когда даже песок прохладный. Альта удивляется сама себе: она никогда не была на море, но отчётливо представляет себе цвет волн, запах свежего воздуха и ощущение холодного песка под босыми ногами — настолько, что сжимает пальцы и ёжится.
— Интересная штука,— говорит она.— Давно не видела ни у кого радио.
— Мне нравится слушать,— улыбается девушка и убавляет музыку так, что её едва слышно за шуршанием волн.
— Мне тоже. Можно посмотреть?
Девушка поднимает приёмник и протягивает его Альте. Он в кожаном чехле, вытершемся по краям. Чехол цвета кабачковой икры, устало-рыжий. А ручки настройки, хромированные и шершавые на ощупь, кажутся почти драгоценными.
Альта садится поудобнее, по-турецки, крутит ручку, глядя на красную полоску индикатора, и ловит волну на итальянском языке.
— Красивый язык, да?
— Пожалуй, да,— соглашается девушка.— Итальянский?
— Ага. Я развлекалась у бабушки. Мой друг знал много языков.— В её голосе лёгкая грусть.— Я заставляла его угадывать, на каком языке. И угощала клубникой и малиной, пока он не просил сжалиться над ним.
Девушка тихо смеётся:
— Сжалиться — это про клубнику, малину или языки?
— Это обычное мужское кокетство,— чуть усмехнувшись, говорит Альта.— А вот это на каком языке?
— Сербский.
— А это?
— Турецкий.
— Всё знаешь, как с тобой играть… Это?
— Японский,— терпеливо говорит девушка, но глаза её смеются.
Альта, ещё раз взвесив на ладони крошечный радиоприёмник, отдаёт его девушке.
— У тебя на ноге цветы. Я видела, когда ты приподняла юбку.
Девушка кивает и снова обнажает ноги почти до колен. Альта рассматривает цветы, неуловимые, как живые на тёплом ветру и, решившись, дотрагивается кончиками пальцев.
— Они нарисованы?
— Да,— говорит девушка, и Альта замечает в её глазах необычное выражение. Сомнение, смешанное с любопытством и какой-то обречённостью, но при этом тёплое. Девушка приподнимает край майки — на животе слева тоже цветы, всего несколько лепестков.— Это не татуировка. Остатки рисунка. Раньше их было больше.
— Я хотела бы разрисовать кого-нибудь цветами. Девушку, юношу, эльфа, не знаю,— смеётся Альта, торопливо объясняя и волнуясь.— У меня в студии холсты с цветами, огромные, прозрачные, как у тебя, небесные. И сфотографировать. Только… раздетой. Я, конечно, понимаю, это наглость, но вдруг…
— Завтра утром,— говорит ей девушка, и Альта поражённо замолкает.— Свет будет хороший, сейчас почти стемнело.
Она снова опускает ноги к воде. Ступни не достают до поверхности, но круги на воде равномерно и плавно разбегаются в стороны.
— Как ты так делаешь? Ведь ты не касаешься воды,— спрашивает Альта, встав на колени и заворожённо глядя на синюю чернильную воду.
— Это всё мои воспоминания,— девушка смеётся.— Слишком сильные. Как-нибудь расскажу.
Альта кивает.
— Завтра в десять часов утра. Раньше не проснусь,— девушка снова улыбается.— Только одна просьба,— добавляет она серьёзно.
— Какая? — спрашивает Альта, ожидая подвоха.
— Скажи адрес, куда прийти. Иначе мне сложнее будет тебя искать.
«Она такая чудесная, когда смеётся. В этот момент она похожа на ребёнка.
А холодная вода греет мои ноги, и это хороший знак».
Бархатный чёрный
Луна спряталась за облаками, и на балконе совсем темно. А за спиной — студия, тусклый огонёк, распечатанные фотографии блестят на столе, на полу, и везде цветы. Ночью они тусклые, а утром оживают, наполняются влагой и оттенками сочных трав и ягод заморских стран.
Альта делает глоток и ставит бокал с сухим португальским вином на подоконник. Босые ноги мёрзнут на холодной плитке, но от этого ощущения ещё полнее. Начинается лёгкий дождь. Альта в длинной пёстрой футболке и с голыми ногами, одна на целой планете, если бы не огоньки фонарей и редких окон. Ей хочется тихо танцевать, но, к счастью, балкон слишком тесен. Футболка натягивается на груди, когда Альта порывисто вздыхает. Ей нужен такой же радиоприёмник. Где-то она даже видела объявления, что продаются крошечные приёмники. Ей всегда нравилось бормотание ночного ведущего слева под локтём, когда ещё был жив старый громоздкий проигрыватель пластинок со встроенным радио. Тоже от бабушки.
Альта возвращается в тёплую комнату, берёт плед и заворачивается в него. Вспоминает, что оставила бокал снаружи, бредёт за ним, путаясь ногами в бахроме, делает ещё глоток и возвращается внутрь. Как обычно, ветер налетает вслед, и листочки с эскизами разлетаются по всей комнате. Альта включает тёплый свет, собирает листочки и снова рассматривает фотографии. Девушка просто сидит на берегу, но почему фотографии кажутся такими неземными?
«Волжская, семнадцать, студия на третьем этаже. Даже в названии улицы вода».
Оттенки пурпурного и василькового
— Чаю?
Девушка кивает, и Альта наливает в широкие фарфоровые чашки свежий чай с персиковым ароматом. Свет с улицы такой тёплый, что Альта опасается расплакаться от переполняющих её эмоций. Девушка с любопытством ходит босиком по студии и рассматривает рисунки и фотографии, небрежно лежащую одежду, кисти, коллекцию чайников и книги. Она не спрашивает, можно ли брать книги, а просто садится на пол, раскрывая очередную, и листает. Потом встаёт, берёт чашку двумя руками и остужает чай — дует на него, смешно надувая щёки.
Альта отмечает, что сегодня на девушке нет носков, а майка не молочного цвета, как вчера, а кремового. И наушников нет — наверное, в просторной бледно-бирюзовой сумке через плечо. Сумку девушка положила на пол у стола, присела на краешек стула и задумчиво пьёт чай маленькими глотками. Берёт из вазочки одно печенье и с тихим хрустом откусывает. Альта, допив чай, смотрит на движения девушки, подмечая детали: мягкие высокие скулы, немного тонкие губы, которые она в задумчивости чуть выпячивает вперёд. Глаза чайного цвета. В расстёгнутом вороте рубашки — жёстко выступающие ключицы. Кисти узкие, с мягкими движениями, а запястья очень тонкие, так что ладони кажутся ещё длиннее. Но это всё не производит впечатления худобы, скорее мягкой стремительности. Ступни на полу тесно вместе, всегда на носочках, и в этой скульптурной незавершённости девушка сидит долгими минутами.
Альта встаёт, достаёт небольшую камеру и делает несколько снимков. Девушка задумчиво улыбается ей, полностью поглощённая вкусом чая.
— У персика очень тонкий аромат,— говорит она. Это первые её слова за сегодня. Она поднимается, чтобы вымыть чашку — раковина тут же, в комнате.
Альта быстро ставит камеру и забирает у неё чашку:
— Оставь, я помою.
— Хорошо. Приступаем?
— Ага.
Альта быстро ополаскивает обе чашки и ставит их на металлическую полку. Капли с мокрых чашек падают на пол и блестят на солнце.
Потом она оборачивается и удивлённо застывает: девушка уже аккуратно сложила одежду на стул и, полностью раздетая, стоит перед огромными холстами с цветами. Цветы, размашисто написанные маслом, в солнечных брызгах, явно заворожили её с самого начала.
Альта, взъерошив волосы, берёт камеру и снова снимает. Девушка, кажется, не обращает на это никакого внимания. Она подходит к холстам ближе, прикасается к застывшей масляной краске кончиками пальцев. Альта поражённо думает, что нагота девушку совсем не стесняет: как рыба в воде.
— Всё,— улыбается девушка.— Приступаем. Это то, что нужно. Только я радио включу, ладно?
Найдя нужную волну на безвестном языке, она садится на высокую табуретку, едва касаясь пола пальцами ног. Устраивается удобнее, и Альта, взяв кисти, банки с водой и придвинув столик, садится с ней рядом. Она не сомневается ни в выборе красок, ни в рисунке. Ей кажется, что она могла бы рисовать и с закрытыми глазами. В ход идут и акварель, и гуашь, и краски для грима, и карандаши для подводки, и тени… Плечи и спина девушки — цветущий луг. На груди ветер несёт лепестки цветущих вишен и слив. Запястья увиты тонкими стебельками.