Проснувшись на рассвете, маркиз подумал» что, если они хотят отправиться в путь, пока еще прохладно, нужно выходить сразу после завтрака.
Он спустился в дом; завтрак был готов, и, как и ожидал маркиз, Медина вышла из-за занавески, разделяющей комнаты.
Глядя на нее, он подумал, что, не будь ее кожа выкрашена хной, она выглядела бы бледной.
Она похудела, и ее глаза на тонком лице казались огромными.
Она заговорила с маркизом в той же манере, что и всегда.
Ее голос звучал приветливо, но ни в коем случае не интимно, и он понял, что она не знает, что он проник в ее тайну.
— Сожалею, что так получилось, — сказала она, садясь на ковер перед низким столиком.
— Как вы себя чувствуете? — спросил маркиз. — Вы уверены, что путешествие не будет для вас слишком тяжело?
— Нет, я чувствую себя хорошо, — ответила Медина. — Отвары Нура мне всегда хорошо помогали, а на этот раз он добавил каких-то особых трав.
— Вам нельзя переутомляться, — настаивал маркиз.
— Я постараюсь, — сказала она, — но у нас впереди еще длинный путь.
— Только до Адена, — спокойно сказал маркиз.
Она посмотрела на него с удивлением:
— До… Адена?
— Я переменил свое решение и оставил намерение пробраться в Мекку.
В глазах Медины вспыхнули огоньки, и он понял, что эти слова ее обрадовали.
Но, отведя взгляд, Медина равнодушно сказала:
— Ну что ж, в таком случае могу сказать, что вы поступаете… мудро.
— Вы мне говорили, что идти в Мекку было бы безумием, — сказал маркиз, словно оправдываясь, — и теперь, когда у меня есть статуя, я могу спокойно возвращаться домой.
— Да… Конечно, — тихо промолвила Медина.
Больше она ничего не сказала.
Выйдя наружу, маркиз показал ей дромадера, которого он купил, и она похвалила его выбор.
Он, однако, упорно настаивал, чтобы она ехала на том верблюде, на котором он путешествовал вначале, потому что животное это было послушным и управлять им было легче.
Маркиз боялся, что на более молодого верблюда ослабевшей после болезни девушке садиться опасно.
Их никто не провожал.
Накануне маркиз заплатил муэдзину, и тот едва не потерял дар речи от щедрости своего гостя.
Медина впервые увидела домик снаружи.
Она думала о том, как увлекательно было бы жить в нем вдвоем с маркизом, если бы она не пролежала все время без сознания.
Но он никогда не должен узнать, какие чувства она к нему питает.
Потом Медина подумала, что ей осталось всего шесть или семь дней в его обществе и она должна постараться воспользоваться ими как можно лучше.
Они медленно тронулись в путь.
Первый день не был трудным, и они преодолели большое расстояние. Маркиз, однако, раньше обычного заговорил о привале.
— Мы достаточно на сегодня проехали, — сказал он Медине, когда она попыталась возражать.
Они разбили палатки в маленьком оазисе, где была вода, чтобы напоить верблюдов, и пальмовые деревья, дающие тень.
Место показалось Медине весьма романтическим.
Она невольно спросила себя, какие чувства могла бы испытать, если бы маркиз любил ее так же сильно, как она его.
»Он такой красавец, — думала она. — Когда он вернется в Англию, вокруг него соберется множество прекрасных женщин, и он никогда обо мне не вспомнит».
Боясь, что он догадается о ее любви, она старалась держаться от маркиза подальше.
А он, поскольку и так уже знал обо всем, ожидал увидеть это в ее взгляде и в тысяче различных способов, которыми женщины всегда выражают свои чувства.
Но вместо этого она от него отдалялась.
Ему казалось, что она отвечает ему, не слушая, и его слова не вызывают у нее никаких чувств.
На третий день путешествия он почувствовал себя уязвленным.
На четвертый день он был уже просто поражен и, если быть до конца честным, раздражен тем, что, как ему показалось, она потеряла к нему интерес.
На самом ли деле она говорила, что любит его?
Впервые ему пришло в голову, что, произнося эти три слова в бреду, она могла иметь в виду совсем не его.
Однако это было невозможно, и если только чувства ее не изменились, она любит его, как и говорила, всем сердцем.
Он тайком поглядывал на нее, пока они ехали рядом, и думал о том, как красив ее профиль на фоне ясного синего неба.
Как и прежде, он замечал, что она надвигает махрану низко на лоб и старается прикрывать шею и нижнюю часть лица.
Маркиз исподволь следил за изящными движениями ее рук и губ.
»Каковы на вкус эти нежные губки?»— думал он и был уверен, что они окажутся очень мягкими, сладкими и невинными.
Он также был уверен, что ее еще ни разу не целовал мужчина.
Ему становилось все труднее уходить от нее, когда они разбивали лагерь и нужно было отправляться в свою палатку спать. Ему не хотелось расставаться с ней даже на минуту.
Маркиз говорил себе, что его привлекает ее ум и ему просто нравится, с ней разговаривать, но на самом деле он понимал, что никогда не забудет красоту ее высокой груди и белизну кожи.
Занятый мыслями о Медине, он едва замечал монотонность их долгого похода по пустыне и даже жару.
Тем не менее он знал, что она для него недоступна!
Накануне того дня, когда они должны были достичь Адена, он объявил привал раньше, чем обычно.
Медина удивленно посмотрела на него, и он объяснил:
— Завтра мы будем в Адене. Я хочу в последний раз насладиться бесконечностью пустыни и посмотреть, как На небе одна за одной загораются звезды.
Медина затаила дыхание, подумав, что ей самой очень хотелось разделить с ним красоту последнего вечера.
Это останется ей на память, когда он уедет.
В Адене, они расстанутся, а потом она вернется в Кану.
Там она снова спросит Селима Махана, нужно ли ей возвращаться в Англию или можно остаться с ним.
Она понимала, что с отъездом маркиза станет совсем одинокой, потому что, кроме отца, потеряет еще и сердце.
»Я люблю его… люблю!»— много раз повторяла она, сидя в темноте своей маленькой палатки.
Она смотрела на маркиза, когда тот этого не замечал, и думала, что он не просто самый красивый мужчина из всех, кого она когда-либо видела, но он еще и совсем особенный, не такой, как другие люди.
Он был настоящим аристократом и при этом отличался гибким умом и твердостью характера, что ей очень нравилось.
Она уважала его за самообладание и за то, что, даже теряя терпение, он никогда не позволял себе возвысить голос.
»Папа был бы от него в восторге», — говорила она себе и жалела, что не может сказать маркизу, что книга, которая, по его словам, его вдохновила и которую он всегда брал с собой в палатку, написана ее отцом.
Оазис, в котором они остановились, был еще романтичнее того, которым они наслаждались в первую ночь путешествия.
Здесь было больше пальм, колодец был глубже, а вода в нем — чище.
Даже верблюды казались довольными, когда всадники спешились и позволили животным лечь.
Маркиз и Медина разошлись по своим палаткам, которые Hyp поставил в стороне от остального каравана, в тени пальмовых деревьев.
Медина сняла бурнус.
Она встала возле последнего дерева, за которым снова начиналась пустыня, и посмотрела в ту сторону, где за горизонтом должен был находиться Аден.
Они поужинали, не дожидаясь захода солнца, которое медленно опускалось в багрово-золотое зарево позади невысоких гор.
К Медине подошел маркиз, и когда он встал рядом, она сказала:
— Здесь так красиво!
— Да, трудно будет все это забыть.
— А вы… хотите забыть? — спросила она.
Ему послышалась печаль в ее голосе.
— Я буду помнить этот день всю жизнь, — ответил маркиз, — и, конечно же, вас!
Он почувствовал, что она затрепетала при этих словах, и с тех пор, как они тронулись в путь, это был первый знак того, что он ей небезразличен.