– Я не горжусь. Но и не доверяю вам. А разговор все-таки будет, вот сейчас, если вам интересно.
– Все еще интересно.
– Тогда приезжайте ко мне. Адрес вы знаете.
Она не стала спрашивать, почему Федор предпочел свой дом, а не какое-нибудь кафе, это и так было понятно. Военный неплохо владел собой, однако он понимал, что может сорваться – закричать, поддаться агрессии или даже заплакать. Таиса слишком плохо знала его, чтобы предсказать реакцию. Может, ей и не следовало оставаться наедине с травмированным человеком, который изначально относился к ней с неприязнью, но она решила, что ради новых данных стоит рискнуть.
Только бы затих этот крик…
Квартира Зараевых выглядела покинутой. Не захламленной, нет, просто нежилой. Как будто все люди разом ушли отсюда, превратив это место то ли в музей, то ли в гробницу, так сразу и не поймешь.
Федор по-прежнему там жил, но ничего не менял со дня похорон. Теперь его окружали фотографии, на которых его сын все еще был жив, и венки, напоминавшие о том, что случилось на самом деле. Таиса не представляла, почему эти венки не увезли на кладбище, да и спрашивать не стала.
Федор встретил гостью в коридоре и проводил на кухню. Двигаться здесь приходилось осторожно – чтобы не задеть и не обрушить ни один из массивных венков. «От друзей», «От одноклассников», «От любящей прабабушки»… Так не должно быть – но ведь случилось же!
На кухне как раз было чисто, здесь Федор убирал настолько идеально, что и пылинки не оставалось. Пока он, ни о чем не спросив, заваривал гостье чай, Таиса наблюдала за ним, оценивала состояние.
Федор неплохо держал себя в руках. Таиса не хотела даже представлять, какими усилиями ему это давалось, но он справлялся. Он даже дома ходил в опрятной одежде, с вымытыми волосами, чисто выбритый. Он не позволял горю поглотить себя, потому что знал: это лишит его возможности думать и действовать.
Но и сказать, что он уже пережил смерть сына и двинулся дальше, никто бы не смог, тут и психологом быть не надо. Федор заметно похудел всего за несколько дней, на коже появились воспаления, под глазами залегли зловещие тени, а сами глаза были исчерчены алыми прожилками. Все это указывало на бессонные ночи и не раз пропущенные приемы пищи. Федор был чем-то занят, фанатично, он не давал себе покоя… Однако то, что он все-таки согласился на разговор с Таисой, намекало: он пока не преуспел.
Она благодарно кивнула хозяину дома, принимая чашку горячего чая. Вопросов Таиса не задавала, позволяя Федору самому выбрать тему для разговора.
Отмалчиваться он не стал.
– Я не верю в самоубийство, – объявил он, усаживаясь напротив гостьи. – И никогда не верил. Я знаю своего сына! Что бы ни случилось, Сергей всегда сражался бы до последнего.
«А ты не знаешь, сражался он или нет», – подумала Таиса. Но вслух, конечно же, не сказала, опускаться до таких подлых замечаний она не собиралась.
– Я тогда решил, что его столкнули с крыши, – продолжил Федор. – Мне оставалось только понять, кто это сделал. Я не полицейский, но кое-какие связи у меня есть и есть друзья. Я устроил так, чтобы расследование началось сразу же. Его провели со всей тщательностью…
Он замолчал, перевел взгляд на темную поверхность чая, словно надеясь там найти подсказки. Пауза затягивалась, и Таисе пришлось продолжить за собеседника:
– Но не нашлось никаких указаний на убийство?
– Верно. Мы не богатая семья, но мы живем в хорошем доме и в хорошем районе. Камер хватает и во дворе, и в подъезде. Эти камеры ничего не дали: в день смерти Сергея в дом не входили посторонние. Опера опросили всех соседей, гостей соседей, знакомых гостей соседей… Да кого угодно! Но никто не видел рядом с Сергеем ни одного человека. Все выглядит так, будто мой сын сам поднялся на крышу и прыгнул. Сам поднялся и прыгнул! Сергей! Он не мог…
Он все-таки сорвался. Федор с силой швырнул полную чашку чая в дальнюю стену. Фарфор, конечно же, с грохотом разлетелся на крупные осколки, чай черно-коричневой волной выплеснулся на светлые обои, растекся по полу. Несколько горячих капель долетело до Таисы, и в памяти снова мелькнул крик и пятна крови на коже Жанны…
Таиса продолжала смотреть на Федора невозмутимо, будто ничего особенного не произошло. Это, кажется, впечатлило его – или он просто устал. Он сник, ссутулился, будто за эти дни прожил целую жизнь, и жизнь эта была совсем не счастливой.
– Я не знаю, как быть… Сергей сделал то, чего сделать не мог? Или я не знал его?
– Думаю, все намного сложнее, – покачала головой Таиса.
– Так объясните! Разве не этим вы, мозгоправы, занимаетесь? Придумываете для всего объяснения?