– Федор, я вас прошу: если вы хотите, чтобы я помогла, оставьте этот уничижительный тон. Я профайлер, моя задача – определять психологический след в преступлениях, если понимать широко. Если все указывает на то, что Сергей совершил самоубийство, скорее всего, так оно и было.
– Спасибо большое, именно этих слов я ждал от эксперта! – зло бросил Федор.
– Потерпите, я еще не закончила. Я знала вашего сына не очень хорошо, но я общалась с ним лично, это помогает. Скорее всего, мнение о нем, ваше и вашей жены, было верным. Сергей был из тех, для кого самоубийство – остро противоестественный поступок. Но все-таки он это сделал. Почему?
– Вы у меня спрашиваете?!
– Я обозначаю то, что сейчас главное, – снова осадила его Таиса. – Если вам так будет проще, Сергея убили, просто не действием, а мыслями, которые подселили ему в голову. Нужно понять, кто мог воздействовать на него, как, ради чего.
Был и еще один вариант: психическое заболевание, развивавшееся давно и тихо. Но в это Федор вряд ли поверил бы. Да и Таиса не считала, что это так уж вероятно – слишком резким был срыв, да и предпосылок до сих пор не нашлось. Поэтому пока профайлер предпочитала сосредоточиться на внешних факторах.
– Не было причин, – признал Федор. – Это по моей просьбе тоже проверили. Сергей не общался ни с какой плохой компанией, он не был увлечен наркотиками, он даже косвенно не был связан ни с какими преступлениями! У него не было врагов… Даже с поправкой на возраст, даже ровесников! Никто ему не угрожал. Я не скажу, что он всем нравился, но не нашлось ни одного подозреваемого – хотя мы очень старались найти!
– У него врагов не было… а у вас?
– Это еще что должно означать?
– Вы достаточно успешный человек, вы целенаправленно строите карьеру долгие годы, – пояснила Таиса. – Вас ничто не отвлекало, пока не умер ваш сын. Вы ведь в отпуске, не так ли? Первом за долгие годы?
– Да, но… Но… это же немыслимо!
– Использовать ребенка, чтобы добраться до отца? Для вас – немыслимо, потому что вы сами никогда бы такого не сделали. Но кто-то другой обладает совершенно иными принципами и ценностями. Подумайте, пожалуйста.
– Я не понимаю… – растерялся Федор. – Я не… Я даже не знаю, как о таком думать!
– Вспомните всех, кто мог желать вам зла. Все проекты, в которые вы могли быть вовлечены. Все важные решения, которые недавно приняли или могли принять в ближайшее время. А потом расскажите о них мне, если сможете.
Она понимала, что это жестоко – заставить Федора даже думать о том, что он мог стать причиной гибели собственного сына. Жестоко, но необходимо. Потому что Таиса ввязывалась во все это не для того, чтобы успокоить отца, который не дал сыну вовремя обратиться за помощью.
Она хотела справедливости для Сергея.
Ученики Николая Форсова по-разному относились к его вынужденным сеансам гемодиализа. Спокойней всего, как и следовало ожидать, ситуацию воспринимал Матвей. Он мог поговорить с наставником о чем угодно, он будто не видел машин, мерно гудящих рядом с креслом.
Таиса старалась делать вид, что все в порядке, обычное дело, и все равно она смущалась. Со временем она наловчилась неплохо скрывать это, многих она обманула бы, а Форсова не могла. Тут ей предстояло работать над собой.
Гарик же и вовсе предпочитал не входить в дом, если подозревал, что проходит медицинский сеанс. Разубедить его оказалось невозможно, да Николай особо и не пытался. Однако телефонные разговоры спасали от ненужных подробностей, так что теперь Гарик общался с Форсовым свободно.
– Короче, ситуация тут прикольная, буду разбираться дальше, – отрапортовал он.
– Ты когда-нибудь замечал, что под определение «прикольная ситуация» ты с одинаковой убежденностью подводишь открытие нового клуба и обнаружение мертвого тела? – поинтересовался Форсов.
Гарик, естественно, не смутился:
– Да, и каждый раз я прав. Жизнь вообще не стоит воспринимать слишком серьезно, даже если она смерть. Так вот, про Ефремова… Влип его брательник. Но брательник настолько младший, что Ефремов его воспитывал чуть ли не как отец сына. Технически они оба Ефремовы, кстати, но старшего я буду звать по фамилии, потому что он ваш тезка, тоже Николай, и я не хочу путаться.
– Каковы шансы, что ты перепутаешь меня и нашего заказчика?
– И тем не менее, зачем такую звучную фамилию скрывать? А младшего, который тоже Ефремов, я буду звать Мирослав, потому что так его все зовут, еще со времен родителей, хотя и не стоило бы… Но мне ли критиковать?
– Гарик. По делу.
– А по делу вот что: лет эдак до тридцати Мирослав в серьезных отношениях с женщинами замечен не был. Но не потому что бабник, а потому что задрот. Не решался он на что-то серьезное – и, подозреваю, несерьезное тоже. Но где-то с год назад он воспылал страстной любовью к одной милой даме и на радостях тут же женился. С учетом характера этого Мирослава можно сделать вывод, что именно дама возжелала, чтобы это произошло.