Для приема гостьи Юэнян пригласила свою невестку У Старшую и двух певичек. Когда ей доложили о прибытии Чуньмэй, она вместе с невесткой проследовала в переднюю залу. Юэнян тоже блистала нарядами, хотя на них и лежала печать траура. Ее голову венчала шапка с пятью мостиками[1], но золото и бирюза украшали прическу не в таком обилии, как у Чуньмэй. В серьгах у нее сверкали только по две жемчужины. Одета она была в белую шелковую кофту и отделанную золотом нежно-голубую со шлейфом атласную юбку. На ней были бледно-зеленые, цвета яшмы, туфельки на толстой подошве.
Чуньмэй вышла из паланкина, когда он миновал внутренние ворота. Ее тотчас же окружила целая свита горничных и служанок, в сопровождении которых она и проследовала к зале, где, грациозно склонившись, приветствовала хозяйку. Юэнян ответила ей тем же.
– Причинила я вам в тот раз немало хлопот, сестрица, — повторяла Юэнян. — А вы и шелк не приняли. На сей раз вы так щедро меня одарили и прислали жертвенную снедь, за что я вам бесконечно благодарна.
– Что вы, матушка! — воскликнула Чуньмэй. — Мне неловко, что в доме начальника гарнизона не нашлось ничего более достойного, чем такие ничтожные знаки внимания. Я давно собиралась пригласить вас в гости, матушка, но мой муж все время в отъездах.
– Когда ваш счастливый день, сестрица? — спросила Юэнян. — Я бы хотела навестить вас и поднести подарки.
– Мой день рождения двадцать пятого в четвертой луне.
– Вот тогда я и засвидетельствую вам свое почтение.
Чуньмэй низкими поклонами выразила признательность хозяйке, после чего поклонилась супруге У Старшего. Та пыталась ответить гостье тем же.
– Не утруждайте себя, тетенька, прошу вас! — удержала ее Чуньмэй.
– Что было, то было, — отвечала У Старшая. — Теперь у вас совсем другое положение, сестрица. Иначе я оказалась бы в неловком положении.
Она в конце концов приветствовала гостью полупоклоном. Сели. Юэнян и госпожа У заняли хозяйские места. К ним стали подходить горничные, служанки и кормилица. Чуньмэй заметила Жуи с Сяогэ на руках.
– Сынок! — позвала его Юэнян. — Подойди и почти тетю земным поклоном. Поблагодари тетю, что пожаловала на твой день рождения.
Жуи опустила мальчика на пол.
– Спасибо, тетя! — проговорил Сяогэ, обращаясь к Чуньмэй, и кивнул головой.
– Разве так приветствуют тетю! — возразила Юэнян. — А земной поклон кто за тебя класть будет?
Чуньмэй достала из рукава парчовый платок и золотую брошь с изображением восьми счастливых предзнаменований[2], которую приколола на шапочку Сяогэ.
– Опять мы вводим вас в расходы, сестрица, — благодарила гостью хозяйка.
Потом земные поклоны Чуньмэй отвесили Сяоюй и кормилица Жуи. Сяоюй получила золотую шпильку, а Жуи — пару веточек серебряных цветов.
– А вы слыхали, сестрица? — вставила Юэнян. — У Лайсина жена померла. Я за него кормилицу выдала.
– Вот и хорошо! — воскликнула Чуньмэй. — Она всегда хотела в доме остаться.
Подали чай.
– Прошу вас, сестрица, пройдемте в гостиную, — предложила хозяйка. — Холодновато тут.
Чуньмэй проследовала в гостиную. Перед дщицей Симэнь Цина горели свечи.
На столе стояли жертвенные блюда. Чуньмэй сожгла жертвенные деньги и прослезилась.
Их ждал обставленный со всех сторон ширмами столик восьми бессмертных[3]. Около него в жаровне горел уголь. На белоснежных серебряных подносах подавали чай лучших сортов, а к нему на золотых с резьбою блюдцах изысканные сладости, редкостные изделия из фруктов и лакомые закуски. Перед гостьей и хозяйками лежали палочки слоновой кости.
После того как Юэнян и У Старшая угостили Чуньмэй, ей предложили пройти в спальню переодеться. Чуньмэй сняла халат. Ее служанки, суетившиеся у корзин с туалетами, помогли ей переодеться. К столу Чуньмэй явилась в зеленой с узорами парчовой кофте и расшитой золотом юбке цвета лиловой гвоздики.
Пир продолжался в покоях Юэнян. Опять завязался разговор.
– Как себя чувствует ваш сынок? — немного погодя осведомилась хозяйка. –Что же вы не взяли его с собой? Пусть бы порезвился.
– Я бы взяла, — отвечала Чуньмэй. — Мне хотелось, чтобы он почтил вас, матушка, земным поклоном, но, видите ли какое дело. Муж опасается, как бы он не простудился в такую холодную погоду. А потом мальчик он очень непоседливый. На месте не усидит — будет рваться гулять. А эти дни ему что-то нездоровится. То и дело плачет.