– Вы, сударь, случайно не зятюшка Чэнь из дома господина Симэня? — спросила она наконец.
Цзинцзи был поражен.
– А ты откуда меня знаешь? — спросил он.
– Не скрою, зятюшка, я жена бывшего вашего приказчика Хань Даого, — проговорила женщина средних лет. — А это моя дочь Айцзе.
– Но вы жили в столице, — недоумевал Цзинцзи. — Как же попали сюда? А где сам хозяин?
– Он в джонке остался, вещи сторожит.
Цзинцзи наказал виночерпию сейчас же пригласить Хань Даого. Немного погодя вошел Хань и поклонился хозяину. Время посеребрило ему виски и бороду.
– Государев наставник Цай, главнокомандующие Тун, Чжу и Гао, правый министр Ли и дворцовый смотритель Ли были осуждены выходцем из университета Чэнь Дуном[7] в докладе на высочайшее имя, — объявил Хань Даого. — Доклад одобрил прокурор, и государь указом повелел арестовать всех шестерых. Их дело разбирала судебная коллегия трех управлений, и по приговору их отправили в места пагубных миазмов[8] на пожизненную ссылку. А начальника ведомства обрядов Цай Ю, сына государева наставника, предали казни и конфисковали все имущество. Вот мы втроем и решили спасаться бегством. Думали у моего младшего брата в Цинхэ пока укрыться, а он дом продал и куда-то исчез. Тогда нам пришлось нанять джонки. Так мы и добрались сюда. Мы счастливы, как никогда, что встретили вас, зятюшка. А вы, зятюшка, все у господина Симэня живете?
Цзинцзи рассказал о себе и продолжал:
– Так что и я у него больше не живу. Я вошел зятем в дом начальника гарнизона Чжоу. Чином обзавелся — войсковым советником стал. А для прожития кабачок на пристани открыл. Вот двоих приказчиков нанял. Раз уж нам с вами довелось встретиться, и оставайтесь у меня, устраивайтесь поудобнее и живите, сколько хотите.
Ван Шестая и Хань Даого в знак благодарности поклонились Цзинцзи, потом перенесли из джонки в кабачок оставшуюся там домашнюю утварь. Зуд нетерпения одолевал Цзинцзи, и он послал слугу Цзяна с Чэнем Третьим помочь им поскорее перебраться.
– Не волнуйтесь, зятюшка, — упрашивала Ван Шестая. — Прибавили мы вам хлопот.
И прибывшие и хозяин были очень довольны.
– Мы ведь с вами — одна семья! — воскликнул Цзинцзи в ответ. — К чему же нам считаться!
Близился закат, шел предвечерний час под девятым знаком шэнь[9], и Цзинцзи надо было торопиться домой.
– Давай-ка угости их чаем и сладостями, — распорядился он приказчику и, оседлав лошадь, в сопровождении слуги пустился в путь.
Всю ночь у Цзинцзи учащенно билось сердце. Всем его существом овладела Хань Айцзе.
Прошел день, другой. А на третий день рано утром Цзинцзи вырядился в парадное платье и в сопровождении слуги Цзяна поспешил в кабачок, посмотреть, как там идут дела.
Хань Даого послал полового пригласить Цзинцзи на чашку чаю, Цзинцзи и сам намеревался навестить постояльцев, но тут к нему явился половой. Цзинцзи не заставил себя ждать.
Навстречу вышла Хань Айцзе. Она улыбалась и была очаровательна.
– Прошу вас, сударь, присаживайтесь, проговорила она, кланяясь.
Цзинцзи проследовал в комнату и сел. К нему присоединились Ван Шестая и Хань Даого. Немного погодя подали чай. Завязался разговор, вспоминали прошлое. Цзинцзи не мог оторваться от Хань Айцзе. Она тоже смотрела на него широко открытыми, сверкающими, как звезды, глазами с поволокой. Их взгляды становились все более многозначительными.
Тому свидетельством стихи:
Хань Даого немного погодя спустился вниз.
– Как много весен встретили вы, сударь? — спросила Айцзе.
– Впустую прожито двадцать шесть лет, — отвечал он. — А вы, барышня?
– Нас с вами свел случай, сударь! — воскликнула Айцзе. — И мне двадцать шесть[10]. Мы с вами в доме батюшки еще встречались. И вот на счастье опять оказались рядом. Да, кому суждено, те свидятся, хоть и за тысячи ли.
Когда разговор их стал более интимным, Ван Шестая будто бы по делу последовала за мужем, оставив их одних. Игривыми речами Айцзе совсем заворожила Цзинцзи. Он, с юных лет познавший женщин, сразу, конечно, понял, к чему она клонит, и сел, обернувшись в ее сторону. Поскольку Хань Айцзе, как и ее матери, еще во время переезда из столицы не раз приходилось идти проторенной дорожкой, а в бытность свою наложницей дворецкого Чжая в имении императорского наставника Цай Цзина чему ее только ни научили — сочинениям всех философов, стихам и романсам, песням и одам, потому, сразу уловив отклик на свои завлекания и убедившись, что в комнате нет посторонних, она подсела к нему вплотную и, прильнув к его плечу, залепетала игриво и притворно.