Чжоу без промедления встал на колени у стола и велел одному из своих приближенных огласить императорский эдикт.
Он гласил примерно следующее:
«Государь, волею Неба наследовавший престол,
полагает нижеследующее:
Мы знаем, что чины штатские несут Отчизне порядок, чины военные даруют Отечеству покой. Три древнейших владыки[6] правили, полагаясь на обряды и музыку. Пять древнейших правителей[7] устроили Поднебесную, карая супостатов. Они угождали покорным и боролись с мятежниками. Ведь есть люди мудрые и глупые. Мы приняли по наследству священный и нерушимый престол Наших августейших предков.
Император-родитель уступил Нам трон, и ко всякому деянию Мы приступаем с благоговейным трепетом. Шуню приходилось бороться четырьмя злодеями, Тану — карать вождей племени мяо[8]. Так ведется испокон веков: без борьбы невозможно одолеть врагов, без военной мощи нельзя обрести покоя. Войско — это клыки и когти Отечества. Оружие утверждает и охраняет рубежи Отчизны.
Ныне бедствие угрожает Поднебесной. Нарушают порядок псы-мятежники. Орды киданей Ляо совершают набеги с запада, полчища конницы чжурчжэней Цзинь вторгаются с юга. Мы глубоко опечалены страданиями народа.
Цзинаньский командующий Чжоу Сю — закаленный в боях талантливый военачальник, не раз свершавший поразительные подвиги на полях сражений с врагами и проявивший стойкость в обороне наших рубежей. Он служит образцом верности и мужества, превосходным полководцем и стратегом. Назначенный командующим пехоты Шаньдуна, он несет ответственность за охрану безопасности Империи с четырех направлений. Ему приказано совместно с войсками старшего комиссара Шаньдуна Чжан Шуе двинуть пехоту и конницу на защиту заставы Гаоян[9], где, поступив в распоряжение главнокомандующего Чжун Шидао, отрезать и разбить по частям вражьи полчища, избавить от угрозы осквернения жертвенники духам земли Отечества и очистить воздух Отчизны от зловонного духа разбойников.
Внемлите зову, мужи способные и даровитые! Послужите на благо и спасение Родины. Ведь ринуться навстречу опасности и не щадя сил своих поддержать правителя — вот в чем долг верноподданного сына Отечества. Чтить за добродетели, награждать по заслугам, воодушевлять на подвиги — вот в чем суть Великого Уложения Двора. Да явит каждый всю верность и преданность свою, дабы быть единодушным с Нами. Быть по сему!
Таков Наш указ от первого года правления Мира и Благополучия[10] девятого, осеннего, месяца … дня»
Чжоу Сю выслушал указ, отпустил посыльного и позвал своих доверенных Чжан Шэня с Ли Анем. Им поручено было упаковать шелка и утварь и на подводах переправить домой. За год службы в Цзинани у Чжоу Сю, надобно сказать, скопилась огромная сумма золота и серебра.
– Все передадите по описи, — наказывал доверенным Чжоу, когда драгоценности были тщательно уложены в сундуки. — Да будьте осторожны , ночью дом караульте. А мне надо будет с комиссаром Чжаном отдать приказ войскам, и на днях я заеду в Цинхэ.
Доверенные слуги с драгоценным грузом пустились в путь. Как они добирались до дому, говорить не станем. Наконец, они прибыли с подводами в Цинхэ и вручили драгоценности хозяйке, а ночами установили караул, но не о том пойдет речь.
А пока расскажем о Чэнь Цзинцзи. Когда вернулся Чжан Шэн и со дня на день ждали назначенного командующим Чжоу, Цзинцзи загорелся желанием поведать Чуньмэй о том, что долго таил в себе. Вот тогда-то, рассуждал он, мы и выведем Чжан Шэна на чистую воду.
Как-то Гэ Цуйпин отбыла навестить родителей, и Цзинцзи оставался в кабинете один. С утра к нему незаметно проникла Чуньмэй. Служанок не было, и они, раздевшись, отдались любви. Проходивший тем временем с колотушкой Чжан Шэн завернул в калитку. Когда он очутился у кабинета, ему послышался женский голос и смех. Чжан Шэн убрал колотушку, подкрался под окно и прислушался. Там он обнаружил Чуньмэй в объятиях Цзинцзи.
– Вот проклятый Чжан Шэн! — жаловался Цзинцзи. — Как же он меня притесняет. Сам ведь меня разыскал. За это я ему благодарен. А потом в присутствии слуг унижает. Вот тут. Узнал, что я на пристани кабачок завел, так шурина своего, Лю Спрута, подослал, а тот, прикрываясь именем зятя, мужа твоего, певичек заводит, ссуды им дает. Сам Сюээ откупил, а тебе, сестрица, ни слова не говорит. Он шурина Спрута подговорил, а тот ко мне в кабачок ворвался. Всех посетителей разогнал. Я все терпел, не решался тебе сказать. А теперь решил посоветоваться. Ведь скоро зять приедет. Надо, думаю, загодя предупредить, а то так распояшется, что кабачок придется закрывать.