Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (金瓶梅)

Было начало пятой луны. Страшный ураган поднимал тучи песка, который застилал воинам глаза. Чжоу Сю продолжал вести воинов вперед, но тут на них напала конница Валиба. Они оказались отрезанными. Шальная стрела внезапно пронзила горло полководцу. Чжоу Сю замертво пал с коня. Налетели было чжурчжэни, стремясь железными крюками и проволокой захватить командующего, но тут подоспели командиры и воины и отбили павшего военачальника. Его подняли на коня и увезли в ставку. Многие были ранены в жестоком бою. И как прискорбно, что погиб командующий Чжоу. Было ему сорок семь лет[10].

Да,

Так империя потеряла
выдающегося полководца,
Но в сражении кровь бездарных
вместе с кровью мудрейших льется.

Предки наши, будучи не в состоянии сдержать печаль, сложили такие трогательные стихи:

Не предвидит воин в сраженье,
быть победе иль пораженью;
То ль война, то ль мир наступает —
провиденье одно решает,
Не дожил до триумфа воин,
пал, — он памяти нашей достоин.
Мы скорбим, а речные воды
мчатся мимо долгие годы.

А вот романс о нем на мотив «Турачьи небеса»[11]:

Он был твердыней оборонной,
Отчизны и опорой твердой,
Мечтал в порыве благородном
Рассеять вражеские орды.
Борьбу за родину считал он
Своею кровною борьбою,
Знал тайны «Сокровенных планов»[12],
Тигровый знак[13] носил с собою.
Несметны варварские орды,
Их даже не окинуть глазом,
А наше войско непокорно
Невежд напыщенных приказам…
На поле битвы пало знамя —
То полководец умирает,
Но гнева праведного пламя
В его душе навек пылает.

Как только комиссар Чжан Шуе узнал о гибели в бою командующего Чжоу, он отдал приказ бить отступление. После выяснения числа убитых и раненых войска были отведены на оборонительные рубежи под Дунчан. Той же ночью комиссар доложил о положении императорскому двору, но не о том пойдет речь.

Воины доставили тело убитого командующего в Дунчанскую ставку. Все домочадцы от мала до велика во главе с Чуньмэй, сотрясая громкими воплями небо, присутствовали при положении во гроб останков хозяина. Они возвратили в ставку мандаты и печати командующего, а потом Чуньмэй и Чжоу Жэнь перевезли гроб для погребения в Цинхэ, но не о том пойдет речь.

Тут наш рассказ делится. Расскажем пока о Гэ Цуйпин и Хань Айцзе. После отъезда Чуньмэй они, продолжая хранить верность покойному мужу, жили скромно: пили жидкий чай и довольствовались постной пищей.

Прошла весна и наступило лето. Обновилась природа. Дни стояли длинные, и молодые женщины, утомившись за рукоделием, на досуге не спеша вышли в сад. Близ западного кабинета вокруг беседки пышно распустились букеты цветов, щебетали иволги и шептались ласточки. Ликующая природа ранила сердце. У Гэ Цуйпин родилось желание излить душу, а Хань Айцзе, охваченная тоскою по возлюбленному Чэнь Цзинцзи, была настроена меланхолично, и все, что она видела вокруг себя, только усиливало ее скорбь и печаль. Ведь уста глаголют то, что волнует сердце, а изливают волнение в песнях или стихах.

Первой начала декламировать Цуйпин:

На рассвете в тихом дворике цветы,
В доме комнаты просторны и чистоты.
Серебрит мне ширму трепетный восход,
Мерно иволга на ясене поет.

Ей вторила Айцзе:

Отцвела моя весна, в разгаре лето.
Пополудни вышла в сад полуодета.
Наряжаться лишь на кладбище теперь,
Только духам открывать глухую дверь.

Цуйпин продолжала:

С удовольствием смотрюсь я в зеркала,
Брови тонкие изящно подвела,
Но куда мне легкой поступью идти —
Лишь гранат увядший встанет на пути.

Айцзе декламировала дальше:

Почему судьба скупа и так сурова?!
Пред кем покрасоваться мне обновах?
Перед кем мне обнажить свою красу?
Яшму белую в могилу унесу.

Цуйпин продолжала:

Статный вяз меж лебеды и мотыльков,
Семена ронял горстями медяков
Вместе с ивою кудрявою молодой
Спал, листами зеленя её ладонь

Айцзе заключила: